Последняя глава (Книга 1)
Шрифт:
Маркиз пошел в угол, взял прислоненный к стене холст и повернул его к свету. На нем была весьма приблизительно изображена раздетая молодая женщина.
– Это Стейнвич, - сказал маркиз.
– Сможет она кого-нибудь соблазнить, а? Если ее повесить.
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль.
– Школа продолговистов, - сказал он.
– Вот что получается, маркиз, когда живут с высокими женщинами. Нет, соблазнить она никого не может, зато расстроит пищеварение, - зеленое тело, волосы цвета помидора, вся в кляксах. Вы ее купили?
– Да как вам сказать...
– ответил маркиз, - но,
– Для вас, сэр, я готов на многое, но только не на это! Нет, - повторил сэр Лоренс и попятился, - только не на это!
– Я так и думал, - сказал маркиз, - а ведь говорят, в ней есть что-то динамическое! Ну, ничего не поделаешь. Мне нравился ваш отец, генерал, добавил он серьезным тоном, - и если слово его внука весит сейчас меньше, чем слово кучки погонщиков мулов, значит, мы дошли в Англии до такого альтруизма, что вряд ли выживем. Я вам сообщу, что скажет мой племянник. До свидания, генерал; до свидания, милый юноша, - шрам у вас ужасный. До свидания, Монт-младший, вы неисправимы.
Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы.
– Пока что, - сказал он, - все дело заняло у нас двадцать минут... ну, скажем, двадцать пять, считая дорогу. Таких темпов нет даже в Америке, а мы еще чуть было не приобрели в придачу продолговатую молодую женщину. А теперь в Кофейню, к Халлорсену!
– Они свернули на Сент-Джеймс-стрит.
– Эта улица, - продолжал сэр Лоренс, - Мекка западного франта, как Рю-де-ла-Пэ - Мекка западной франтихи.
Он не без ехидства оглядел своих спутников. Вот образцовые экземпляры той породы, которая служит и предметом зависти и предметом насмешек в целом мире! На всем протяжении Британской империи мужчины, скроенные по их образу и подобию, трудятся и гоняют мячи во славу своей нации. Солнце никогда не заходит над людьми этой породы; история, взглянув на них, поняла, что их ничем не проймешь. Сатирики мечут в них свои стрелы, но стрелы эти отскакивают, словно от невидимой брони. "Эта порода, - думал сэр Лоренс, спокойно шествует через века, по всему земному шару; у нее нет тонкости в обхождении, она не блещет ни образованностью, ни силой, ни вообще чем бы то ни было, зато в ней живет скрытое, неистребимое убеждение, что она-то и есть соль земли",
– Да, - сказал он на пороге Кофейни, - по-моему, это - пуп земли. Другие могут утверждать, что Северный полюс, Рим, Монмартр, а я говорю -Кофейня, самый старый и, судя по канализации, самый скверный клуб в мире. Пойдем мыть руки или, может, не будем доставлять себе напрасных мучений? Решено. Сядем здесь и подождем апостола заморской канализации. По-моему, он человек неугомонный. Жаль, что мы не можем стравить его с маркизом. Я бы поставил на старика.
– Вот и он, - сказал Хьюберт.
В низеньком холле самого старого клуба на свете американец казался особенно рослым.
– Здравствуйте, сэр Лоренс Монт...
– произнес он, здороваясь.
– А! Черрел! Генерал сэр Конвей Черрел? Считаю за честь познакомиться с вами, генерал. Чем могу служить, господа?
Он слушал рассказ сэра Лоренса, и лицо его все больше вытягивалось.
– Вот безобразие!
– сказал он.
– Этого я не допущу. Сейчас же пойду к послу Боливии. И, знаете, Черрел,
И, кивком простившись со всеми, он исчез. Трое англичан снова сели.
– Да, старому Шропширу трудно будет с ним тягаться, - сказал сэр Лоренс.
– Так вот он какой, этот Халлорсен, - сказал генерал, - недурен.
Хьюберт не произнес ни слова. Он был тронут.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
По дороге к приходу святого Августина-в-Лугах встревоженные девушки долго молчали.
– Не знаю, кого из них больше жалеть, - сказала вдруг Дйнни.
– Никогда раньше не представляла себе, что такое сумасшествие. Люди обычно либо смеются над ним, либо прячут подальше от глаз. А по-моему, это самое большое несчастье на свете, особенно когда у человека бывают минуты просветления и он сам это сознает.
Джин поглядела на нее с удивлением. Она привыкла, что Динни насмешница, а тут в ней вдруг мелькнуло что-то новое.
– Куда теперь?
– Свернем сюда, нам надо пересечь Юстон-роуд. Вряд ли тетя Мэй сможет устроить нас у себя. У нее наверняка живет какой-нибудь начинающий борец с трущобами. Ничего, если она не сможет, мы позвоним Флер. Жаль, что я раньше об этом не подумала.
Опасения Динни сбылись: в доме священника яблоку негде было упасть, тетя Мэй куда-то ушла, зато они застали дядю Хилери.
– Раз уж мы здесь, надо выяснить, согласится ли дядя Хилери вас окрутить, - шепнула Динни.
Хилери впервые за три дня улучил свободный часок и, скинув пиджак, вырезал из дерева модель ладьи викингов. Строить миниатюрные модели старинных кораблей было его любимым отдыхом, у него теперь не оставалось ни времени, ни сил, чтобы лазить по горам. Правда, излюбленное занятие требовало больше времени, чем всякое другое, а времени у него было меньше, чем у кого бы то ни было, но это его не останавливало. Он познакомился с Джин и, извинившись, продолжал заниматься своим делом.
– Дядя Хилери, Джин выходит замуж за Хьюберта, - сразу же заявила Динни, - и они не хотят дожидаться оглашения; вот мы и приехали спросить, не можешь ли ты их обвенчать.
Рука Хилери, державшая стамеску, застыла, глаза хитро сощурились и превратились в щелки.
– Боитесь передумать?
– спросил он.
– Вовсе нет, - ответила Джин.
Хилери посмотрел на нее внимательнее. С двух слов и одного взгляда он понял, что перед ним девица с характером.
– Я знаю вашего отца, - сказал Хилери, - он не любит торопиться.
– Папа не возражает.
– Это верно, - сказала Динни, - я его видела.
– А твой отец, дорогая?
– И он не будет возражать.
– Если он согласится, - сказал Хилери, снова принимаясь резать корму своего корабля, - я готов. Если вы твердо решили, какой смысл откладывать? Он повернулся к Джин.
– Из вас вышла бы альпинистка; вот только сезон прошел, а то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. Но почему бы вам не покататься по Северному морю на траулере?