Последняя Империя

Сартинов Евгений Петрович

Побросав оружие и зажимая уши, подростки бросились врассыпную, плохо понимая, куда и зачем бегут. А "Черная акула" продолжала преследовать беглецов, неожиданно выныривая из звездного неба и осыпая толпу светошумовыми гранатами.

Сотни парней, выбежавших на Пречистенскую набережную мимо храма Христа Спасителя, попрыгали в Москва-реку и начали ожесточенно грести на другой берег. Многие не доплыли, не рассчитав свои силы или просто израсходовав их в приступе острого, панического страха. Невольный массовый забег постепенно распылял толпу все больше и больше. Каждый новый переулок либо поперечная улица принимали свою порцию беглецов, а самые трусливые так и продолжали мчаться по прямой, не соображая, куда и зачем

бегут, пока их не оставили силы. Лишь Михайлов, стиснув зубы, остался на месте. От близких взрывов у него лопнули барабанные перепонки, из ушей лилась кровь. Ослепленный вспышками, он, подняв автомат и не видя цели, до последнего стрелял в небо, стараясь попасть в темный силуэт "Черной акулы", пока точный выстрел спецназовского снайпера не заставил его навзничь рухнуть на жесткий асфальт и захлебнуться собственной кровью.

Всю оставшуюся ночь солдаты московского гарнизона и весь личный состав поднятой на ноги милиции отлавливал по ночному городу мятежных «союзников». То, что раньше всегда выделяло юнцов: бритые головы, черные рубахи, армейские ботинки и камуфляжные штаны — теперь играло против них. К тому же «союзникам» просто негде было прятаться. Москва, запуганная терроризмом, давно ощетинилась железными дверьми подъездов, забитыми чердаками и закрытыми на замки подвалами. С «союзниками» теперь не церемонились, дубинки и приклады разъяренных служивых людей этой ночью разбили в кровь не одну голову. Для того чтобы разместить всех задержанных, пришлось воспользоваться опытом Пиночета и согнать арестованных на стадион «Локомотив». Воронков не хватало, и «союзников» пешими гнали по утренним улицам в сторону стадиона, жалких, избитых, испуганных, рыдающих, в растерзанных рубахах, частью перебинтованных. На «Локомотиве» их сразу проверили на наличие на руках и лице следов пороха, регистрировали и определяли дальнейшую судьбу.

Непосредственно всей операцией против бунтарей руководил Ждан. В седьмом часу утра он объезжал московские улицы в недавно реквизированном красном «Феррари». Устроившись на заднем сиденье и опустив тент, директор ФСБ зорко посматривал по сторонам, одновременно слушая по рации переговоры своих подчиненных. По радио и телевидению москвичей уже предупредили, что объявлен выходной, так что всем до двенадцати часов дня советовали не выходить из дома ради их же собственной безопасности. Улицы были пустынны, только армейские патрули гнали и гнали своих пленников, да шныряли от разбитых магазинов с полными сумками ничего не боящиеся бомжи и мародеры. Два раза попадались машины, подбиравшие трупы. Около Тверского бульвара Ждан тронул плечо своего водителя:

— Стой! Ну-ка сдай назад, вон к тому дереву.

Причину остановки водитель понял, когда разглядел довольно высоко от земли, среди листвы огромного дуба, испуганное лицо молодого парнишки.

— Сидишь? — ласково спросил Ждан. — Давай слазь.

Парень, похоже, был испуган почти до безумия. Он молчал, только все крепче обнимал ствол дерева.

— Не хочешь? Ну ладно, я тебе помогу.

Ждан вынул из кобуры свой табельный «Макаров», тщательно прицелился и нажал на спуск. Грохнул выстрел, через пару секунд мертвое тело, с треском ломая ветки, упало на землю.

— Поехали, — велел довольный Ждан, пряча оружие в кобуру. — Могу еще, помнят руки, помнят! Тридцать метров, не меньше.

Шофер, проезжая мимо, мимоходом бросил взгляд на живую мишень главного фээсбэшника. Пуля попала парню точно в переносицу.

Через пять минут поступило сообщение, которого Ждан ждал очень давно.

— Нашли Малахова.

— Где?

— Большая Никитская, девятнадцать, во дворе.

— Давай быстро туда! — велел Ждан.

Завидев машину шефа, адъютант директора ФСБ выскочил на середину улицы и жестами направил ее под арку внутрь двора. Там Ждана препроводили за большой стеклянный павильон летнего ресторана. За ним, привалившись

к стволу дерева, лежал Малахов. Его грязный парадный китель с золотыми погонами был расстегнут, в метре от правой руки находился пистолет. Судя по всему, бывший министр пытался застрелиться, но и здесь от него отвернулась удача. Пуля прошла мимо сердца, и вместо мгновенного ухода из жизни обрекла на долгие муки. Малахов дышал трудно, редко, с хрипом. Приподняв веки и увидев стоящего над ним Ждана, он прохрипел:

— А, это ты… Иуда! Это ведь твоя была… идея… на счет студентов…

Ждан не стал дожидаться, пока ему выскажут все претензии. Подняв с земли пистолет Малахова, он неторопливо прицелился и выстрелил бывшему сотоварищу в висок. Так же не спеша он протер оружие носовым платком и бросил его около тела генерала.

— Дураком был, дураком и подох, — пробормотал Ждан, отходя от трупа экс-министра.

Последствия бунта «союзников» оказались весьма печальны. Погибли сорок семь солдат и милиционеров, более восьмидесяти были ранены. Смерть настигла около семисот подростков, больше тысячи были ранены. Пять тысяч человек потом посадили, десяти тысячам срок дали условно, остальных поставили на учет. Десять самых «отличившихся» головорезов приговорили к высшей мере, но, учитывая возраст подсудимых, помиловали и дали пожизненный срок.

Но больше всего пострадала репутация России на международной арене. Картины бунта "русских хунвейбинов" долго еще не сходили с экранов телевизионных компаний мира. Скорбные слова об убитых и раненых подростках никак не гармонировали с широкими улыбками американских комментаторов. Вновь самые разные международные организации начали склонять Россию с извечным сочетанием "нарушение прав человека", словно забыв, что несколько месяцев назад эти же самые упреки они выдвигали против "Союза молодежи", обвиняя его членов в организации убийств студенческих лидеров.

ЭПИЗОД 62

В этом же году произошло крупнейшее землетрясение на Камчатке. Его давно ждали, край вулканов и гейзеров буквально дышал извержениями, под тонкой корой литосферы словно ворочался готовый родиться зверь. В зимнюю ночь зверь вздрогнул особенно сильно, и от Петропавловска осталась груда обломков. Устояли лишь немногие из домов повышенной прочности — те, что возводили в последние годы, не выше трех этажей, с литыми метровыми стенами, поясами жесткости на каждом этаже.

Кроме спасателей изо всех регионов страны прибыла помощь и из Америки. На грузовом «Геркулесе» вместе со спасателями прибыл губернатор Аляски Джозеф Кларк. Работы у них было не много, из-под завалов извлекли лишь несколько человек, сорокоградусные морозы быстро добили тех, кто остался в живых под обломками строений.

Через трое суток работы были свернуты, и только по весне начались разборки завалов. Трупы приходилось буквально отдирать от плит перекрытий или крупных блоков стен, настолько они примерзли к похоронившей их стихии. Потом догадались отливать тела кипятком, от этого они, правда, сразу чернели. Счет погибших шел на тысячи, и говорят, что многих так и не откопали, а просто сгребли вместе с мусором и вывезли в глубокий распадок. По крайней мере над тем местом долго стоял тошнотворный трупный запах.

Эта трагедия имела одно неожиданное следствие. Губернатор Аляски пригласил к себе генерал-губернатора Чукотки и Камчатки Строганова, а потом, через полгода, и сам приехал с дружественным визитом. Перед гостем постарались не ударить лицом в грязь. Кларка провезли по самым потрясающим местам Камчатки, вулканам, долине гейзеров, позволили подстрелить громадного местного медведя, порыбачить на нересте горбуши. Именно там, после доброй порции ухи и еще более доброй порции водки, американец обратился к Строганову с необычным предложением. Он довольно хорошо говорил по-русски, лишь иногда обращаясь к помощи переводчика.