Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
Талила вскинула голову, пытаясь сфокусировать взгляд на муже. Перед глазами все плыло, и язык заплетался. Но она все же сделала глубокий вдох и пробормотала, прежде чем провалилась в черную дыру.
— Ты станешь отцом.
***
Когда она открыла глаза, то сразу же осознала, где находится, и что произошло. Пробыть в сладком беспамятстве ей не позволило ее же собственное сознание.
Талила пришла в себя в помещении. Кажется, даже в доме, ведь она лежала на мягком футоне, вокруг были татами, и она видела задвинутые
Сил подняться не было, ее не слушались ни руки, ни ноги. Все тело было ватным, словно принадлежало какой-то другой женщине. Талила смогла лишь повернуть голову и увидела, что в самом углу сидела незнакомая девчонка. Сидела и смотрела на нее со страхом.
— Где я? — прохрипела Талила, мучаясь от жажды.
Девчонка задушено пискнула и выскочила прочь.
Ей ничего не оставалось, кроме как уставиться в потолок над головой. Она помнила, как упала на руки Мамору. Сказала ему, что он станет отцом. И лишилась сознания — в тот самый миг!..
Ледяной пот прошиб Талилу, и она поспешно накрыла ладонями живот. И вновь едва не разрыдалась от облегчения, когда почувствовала знакомую выпуклость. Он начал расти совсем недавно. Да и то, расти — слишком громкое слово. Стал чуть менее плоским.
Кажется, она пролежала целую вечность в одиночестве и успела передумать множество неприятных мыслей, когда седзи, наконец, вновь раздвинулись, и в комнату вошел ее муж. В свежей, чистой одежде, без грязных разводов на лице. Из-под высокого воротника кимоно виднелась светлая ткань — кусочек повязки.
Наверное, прошел день, а может, и два. Сколько же она пролежала в беспамятстве?
Талила попыталась приподняться на локтях, чтобы не валяться растекшейся лужей перед мужем, но он опередил ее, строго мотнув головой. Подошел и опустился на татами рядом с ней.
Что-то изменилось в его лице. Что-то неуловимое. В том, как он смотрел на нее, появилось нечто новое, и, кажется, Талила догадывалась, что послужило причиной.
— Пить… — выдохнула она кое-как и облизала сухим языком пересохшие губы.
Брови Мамору взметнулись вверх. Он резко обернулся к дверям и бросил.
— Принесите воды!
Затем сердито и недовольно покачал головой. Но когда повернулся к ней, его взгляд смягчился. Ладонью он ласково провел по ее покрытому испариной лбу и отвел от лица прилипшие тонкие прядки.
Кувшин с водой принес незнакомый Талиле самурай. Смотрел тот на нее с диким ужасом — не хуже девчонки, которая сбежала из комнаты, стоило ей очнуться.
Мамору бережно приподнял ее, придержав за плечи, и помог ей напиться. Он ничего не говорил все это время, и Талила с изумлением поняла, что боится. Боится, потому что она уже просила прощения за то, что нарушила его приказ.
Но ведь она еще и обманула его, умолчав о ребенке.
— Лекарь сказал, ты могла умереть, — тихо, сдавленно произнес Мамору,
И это сказало ей все.
— Ты проспала неделю, Талила.
Неудивительно, что она чувствовала себя такой слабой и с трудом могла пошевелить рукой. Даже приподняться на локтях у нее не вышло.
Затрепетав ресницами, Талила посмотрела на мужа. Момент слабости прошел, и его лицо вновь стало привычно суровым и замкнутым. И даже мягкость ушла из взгляда.
Сменившись на стылую боль.
— Ты... сердишься?.. — решилась спросить она.
Мамору усмехнулся. Помедлив, покачал головой.
— Нет.
— Это хорошо... — выдохнула она и откинулась на футоне.
— Ты не должна была этого делать, — сказал он жестко. — Не должна была рисковать двумя жизнями ради моей одной.
— А ты бы что сделал? — спросила Талила и обожгла его сердитым взглядом. — На моем месте? Оставил бы меня в плену? Позволил бы умереть?
Он раздраженно щелкнул языком и помассировал переносицу. Неделю он приходил к жене и слушал ее спокойное, ровное дыхание как величайшую драгоценность. Ведь оно означало, что Талила была жива.
Но стоило ей открыть глаза, не прошло и пары минут, и он вновь скрипит зубами, пытаясь обуздать все то, что вскипало в груди.
— Я не… ты должен понять… я не могла тебя оставить, понимаешь? Не могла, — пробормотала она уже гораздо более виновато. — Как бы я жила, зная, то ты...
— А как бы жил я, если бы ты не очнулась? — спросил он ожесточенно. — Или если бы твоя задумка не удалась, и ты осталась бы во власти Императора. Как бы жил я?..
Горечь его слов обожгла Талилу, и она зажмурилась.
— Довольно, — глухим голосом велел Мамору, взяв себя в руки. — Тебе нужно отдыхать. Я... мы поговорим после.
— Не уходи! — воскликнула она порывисто и сама устыдилась.
Муж удивленно на нее посмотрел.
— Я и не собирался, — он пожал плечами. — Я буду рядом.
***
Встать на ноги Талила смогла еще через неделю. Все это время она не видела никого, кроме мужа и слуг, от которых она не могла добиться и лишнего слова. И не потому, что они боялись нарушить запрет ее мужа.
Нет.
Они боялись ее.
Через неплотные сёдзи Талила также видела силуэты самураев, охранявших спальню: четверо у дверей и столько же снаружи, на деревянной веранде, что опоясывала дом. Она не знала, даже где находилась. Предполагала, что в столице — но не была уверена.
Мамору приходил по вечерам. Измученный еще сильнее, чем во времена жизни в лагере у горного перевала. Она о стольком хотела его спросить, но силы заканчивались слишком быстро, и она ничего не успевала. Оставаясь верным себе, Мамору не был особо многословен. Сказал лишь, что полководец Осака и Такахиро выжили в том пожаре и последовавшей за ним бойне.