Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями
Шрифт:
Это ее странное положение „при чужой славе“ производит грустное впечатление. Она так просила меня прийти еще раз (через знакомых просила, они позвонили мне по телефону), что я пришла к ней еще раз…»
Как и все, в первый раз я появилась в этом доме без предупреждения. Просто попросила разрешения войти, и мне разрешили войти. Хозяйка принимала гостей в своей комнате, сидя на своем обжитом диване, который, как это было принято у советских граждан, ночью превращался в ее постель. Рядом с нею, занимая оставшееся место на том же диване, размещался ворох бумаг. С гордостью и привычно ожидая вспышки почтительного интереса, она сообщила, что это недавно присланные ей из Москвы (кажется,
«Наверно, мои публикации», — сказала я. В ответ мне был послан высокомерно-насмешливый взгляд, но публикации оказались и в самом деле то ли все (теперь уже не помню точно), то ли большей частью мои. Правда, не в оригиналах, а в копиях, точнее, в «ксерокопиях», бледных, размытых и грязноватых. Копирование на «ксероксах» тогда было весьма примитивным, текст был очень стерт, но прочитать было можно. А на первом месте и поверх всего прочего помещалась эта самая статья о «Саардамском плотнике» из журнала «В мире книг». Причем тут же выяснилось, что до этой публикации Инна Васильевна ни о каком «Саардамском плотнике» не слыхивала. Может быть, не читала в детстве этой книжки. Может быть, читала и позабыла.
Мы очень быстро нашли общий язык. Тем более что я слушала не с профессиональным, а с непосредственным, сочувственным интересом. Рассказывала она замечательно. О Варваре Михайловне, поразившей ее воображение в детстве. Очень тепло — о младших братьях Булгаковых, Иване и Николае, они были ближе ей по возрасту. О Надежде Афанасьевне, связь с которой не прерывалась. (Надежда в Киеве бывала и, в отличие от старшего брата, именно здесь бывала, на Андреевском спуске.) Но более всего и взволнованнее всего — о книгах.
Помните, в «Белой гвардии»? «…Лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным, старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой…» И еще: «Белым застелили два ложа и в комнате, предшествующей Николкиной. За двумя тесно сдвинутыми шкафами, полными книг. Так и называлась комната в семье профессора — книжная».
Никаких книжных шкафов, — упорно повторяла Инна Васильевна, — «пахнущих старинным шоколадом», — иронично и сердито цитировала она «Белую гвардию», — у Булгаковых не было! И «книжной» не было! Ну, стояли в этой проходной комнате «два тесно сдвинутых шкафа». В них одежда была — шинели, гимназические мундиры, пальто девочек… А был, — настаивала она, — большой книжный шкаф с замечательными, любовно подобранными книгами — внизу, у ее отца Василия Павловича Листовничего. И у этого шкафа всегда паслись, как она выразилась, младшие Булгаковы — Леля, Ваня и Николай.
Вероятно, это близко к истине. В «Белой гвардии» кабинет «Василисы», чрезвычайно похожего, по крайней мере внешне, на В. П. Листовничего, описан так: «Сам же инженер… находился в своем тесно заставленном, занавешенном, набитом книгами и, вследствие этого, чрезвычайно уютном кабинетике. <…> В зеленом свете мягко блестели корешки Гончарова и Достоевского и мощным строем стоял золото-черный конногвардеец Брокгауз-Ефрон. Уют».
Позже я смогла установить, что собственно «книжной», уставленной стеллажами комнаты, в квартире Булгаковых действительно не было. Такая комната, вымечтанная писателем, существует только в романе «Белая гвардия» [294] . Но в тот момент утверждение, что у Булгаковых не было книжных шкафов, меня поразило, и в цитированном выше письме от 24 сентября 1978 года я спрашивала у Т. Н.:
294
См.:
«После разговора с Кончаковской возник, однако, и литературный вопрос, который, кажется, никто, кроме Вас, и не разрешит. В романе „Белая гвардия“ описана бибиотека Турбиных. Это шкафы, от пола и до потолка полные книг, и помещаются они в маленькой комнате, которая называется „книжная“.
„Белая гвардия“ — роман, но мы почему-то все привыкли думать, что такие вот шкафы с этими самыми книгами стояли и в доме Булгаковых. А Инна Вас. говорит, что не было у Булгаковых книжных шкафов, и комнаты — „книжной“ — не было, и книг, домашней библиотеки, у Булгаковых не было… Книги были, дескать, у ее отца, большого книголюба, а не у Булгаковых, и Булгаковы брали книги у Листовничих…
Как помнится Вам? Были у Булгаковых шкафы с книгами? Или профессор Духовной академии никаких книг в наследство не оставил?»
Т. Н. отозвалась на это письмо по обыкновению сразу же, но вопрос о книгах оставила без ответа.
По-видимому, придется согласиться с тем, что в доме не было продуманно собранной библиотеки — книжных шкафов и стен, уставленных стеллажами. Но книги, конечно, были. Их было много, и это были прекрасные книги.
Сладостное чтение детства. Эпоха начала ХХ века. Без интернета. Без телевидения. Даже без радио и кино. Музыка — только живая: в концертах, в оперном театре; поэтому так много музицировали дома, и в семьях побогаче рояль, а в семьях поскромней пианино были приметой дома, знаком уюта, семьи. И колдовская образность слова — только в книге.
Мемуары сестры Булгакова Надежды полны упоминаний о чтении: «У нас в доме интеллектуальные интересы преобладали. Очень много читали»; «Мы увлекались литературой и поэзией. В семье все очень много читали»; «Мы со вкусом выбирали книги»; «…Сестра старшая Вера… рассказывает, что он <Михаил> прочитал „Собор Парижской богоматери“ чуть ли не в 8–9 лет и от него „Собор Парижской богоматери“ попал в руки Веры Афанасьевны»; «Достоевского мы читали все, даже бабушка, приезжавшая из Карачева к нам в Бучу погостить летом»… [295] Книги в доме лежали всюду, на виду. Книги не коллекционировали. Их читали и очень хорошо знали.
295
«Воспоминания о Михаиле Булгакове». 1988. С. (последовательно) 52, 57, 48, 47 и 58.
Я принадлежу к другому поколению, но в отношении детского чтения — к тому же, что и Михаил Булгаков. Все еще не было телевидения. Радио и кино было мало, они не играли существенной роли в нашей жизни, и мы читали. Кажется, последнее поколение, вдохновенно читавшее в детстве. В 1930-е годы, в советскую эру, выпускали немало хороших книг. Но и старые издания, те самые, которые читал Булгаков, продолжали переходить из рук в руки, и еры и яти не мешали мне и моим сверстникам читать эти книги. (Правда, среди книг моего детства «Саардамского плотника» уже не было.)
Как и в булгаковские времена, дома не было больших библиотек. Мне было лет десять, когда отец купил книжный шкаф. Шкаф почему-то назывался «цейссовским»: застекленные дверцы откидывались кверху. В этом шкафу мне была отведена одна полка. Помнится, там был «Таинственный остров» Жюля Верна, «Дон Кихот» и, конечно, Пушкин. Тем не менее Жюля Верна я читала всего. И Диккенса — всего, хотя дома Диккенса, кажется, не было. И огромные романы Гюго. И, конечно, незабвенного Дюма. И многое, многое другое.