Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями

Яновская Лидия

Естественно, в Киеве оба симпозиума соединились. Университетские гостеприимно пригласили всемирных булгаковедов на свои заседания, булгаковеды университетских — на свои. Даже программы утрясли: чтобы заседать попеременно, не мешая друг другу приходить в гости. И я, в канун выступления в университете, храбро (но тем не менее крепко уцепившись за руку мужа) отправилась поглазеть на международные булгаковедческие торжества.

Из гостиницы вниз, булгаковской Мало-Подвальной, на Крещатик, потом вверх, в аристократические Липки, где воздух всегда так сладостен и чист. Был там какой-то клуб — чекистов, кажется. Или меня подводит память? Как и всё в стране, булгаковедение было запружено «чекистами»,

но в этом случае совпадение, вероятно, было случайным.

В приятном здании клуба тусовались булгаковеды. Вокруг иностранцев возникали завихрения. Размывая завихрения поклонников, иностранцы в свою очередь устремлялись к чрезвычайно популярному у заграничных булгаковедов… как же его назвать? не претендуя на оригинальность, назовем так: к господину Г. К моему изумлению, почтенная американка обнимала и, кажется, даже целовала господина Г.

Впрочем, господин этот возникал в самых неожиданных точках фойе и зала. Он непрерывно оказывался то впереди меня, то слева, то справа, но — поразительно! — всегда боком. «Ах, он старается не встретиться глазами! — сообразила я. — Боится, что придется поздороваться, а я не отвечу». И напрасно. Ну почему же не ответить любезным кивком головы на краткий и любезный полупоклон? Булгаков, как известно, впускал доносчиков в дом. Что делать, у каждого своя служба…

Господином Г. этого джентльмена назвал один немецкий литератор, выпустивший в конце 70-х — начале 80-х годов в Германии, но на русском языке несколько книжек ранней прозы Булгакова, в том числе книжку очерков, некогда печатавшихся в газете «Накануне».

В 1922–1924 годах газета «Накануне» выходила в Берлине и была газетой белоэмигрантской. А может быть, и не совсем белоэмигрантской, поскольку ее, как стали утверждать знатоки лет шестьдесят спустя, подкармливала Москва. Булгаков относился к газете с легким отвращением, однако печатался в ней (нужно же где-то печататься), и в «Накануне» впервые увидели свет многие весьма значительные его произведения. Берлинская газета в 20-е годы продавалась в Москве, какие-то номера ее застряли в нескольких крупных российских библиотеках, и к началу 60-х годов мне было известно из неких таинственных и не имевших отношения к Булгакову источников, что полный комплект ее сохранился в «Ленинке».

Но поскольку газета все-таки считалась белоэмигрантской — хранили ее в так называемом «спецфонде», под глухим и жестким контролем ГБ. Глухим: материалы «спецфонда» не отражались в доступных читателям каталогах. Жестким: если вы все-таки каким-то чудом знали, что нужное вам издание существует и находится в «спецфонде», требовалось осторожно и продуманно, за подходящими подписями и авторитетными печатями добыть «отношение» — бумагу, которая выдержала бы все придирки «особиста». Так что прорваться к этим подшивкам было очень трудно.

И тем не менее в августе 1964 года и в этот фонд и к этим подшивкам я продралась.

Нет, никакое письмо Елены Сергеевны тут не могло бы помочь: у нее, законной наследницы, не было права доступа к этим публикациям Булгакова. Издательского договора на книгу о Булгакове, который давал бы мне какой-то статус, тоже еще не было — договор возник позже. Но было издательство Академии Наук СССР, в каковом издательстве у меня вышла — не готовилась к выходу, а уже вышла в свет — книжка об Ильфе и Петрове. Не помню, как мне удалось уговорить нужное должностное лицо в издательстве Академии Наук, что, дескать, мне вот сейчас, срочно и позарез, необходимо возобновить — после выхода книжки в свет! — изучение творчества Ильфа и Петрова, и притом по газете «Накануне», где (по счастливому для меня совпадению) был однажды напечатан рассказ Евгения Петрова.

Как бы то ни было, «отношение», и доступ, и «Накануне» я получила. Булгаковедов еще

на свете не было, не было суеты, никто не знал, что я там разыскиваю («рассказ Евгения Петрова разыскиваю!»), и, уйдя в пыльные листы старых подшивок, которые, наверно, лет сорок никто не раскрывал, я в течение нескольких дней составляла библиографию публикаций Булгакова в «Накануне».

Елена Сергеевна оценила подаренный ей список: о существовании некоторых сочинений Булгакова она ничего не знала. Я радостно вручила ей «бланки заказа», заполнив которые она могла бы получить все это в «спецфонде»: была уверена, что уж теперь-то ей не посмеют отказать. Отказали… И остались у нее на руках: мои рукописные листки с библиографией и библиотечные бланки, тщетно заполненные ее пером…

В этом мире нужно долго жить, чтобы увидеть, как причудливо вяжет петли своих сюжетов судьба. Только в «перестроечном» 1988 году в отделе рукописей «Ленинки», где уже давно хранился принадлежавший Е. С. Булгаковой архив, мне разрешили просмотреть папку, в которой должна была находиться моя бедная библиография. Не было в папке моей библиографии! Заполненный Еленой Сергеевной черновик «бланка заказа» — вот он. А листков, с которых она переписывала и которые никак не могла уничтожить, потому что для нее это был документ (с полным перечнем, шифрами, датами и прочей необходимой информацией), — нет. Зато в «листе использования», где записываются, с указанием имен и дат, все, кому выдавалась «единица хранения», значится, что в июне 1974 года папка выдавалась… воспользуемся уже принятым псевдонимом: …господину Г.

(Читатель спросит: разве можно из архивной папки что-нибудь вынуть — так, чтобы не заметили работники архива? Так, чтобы не заметили работники архива, — нет, конечно: на обложке каждой папки четко написано, чтo в ней находится и на скольких листах. А при попустительстве работников архива — очень просто: даже в 1988 году, когда мне разрешили просмотреть эту «единицу хранения», через четырнадцать лет после того, как в ней орудовал господин Г., все надписи на обложке всё еще были сделаны карандашом: легко стирающимся карандашом, позволяющим делать поправки.)

Потом немецкий литератор в предисловии к одной из своих книжек благодарил за предоставленный «материал» своего друга, конспиративно и прозрачно укрытого под уже названным инициалом. А еще позже, в 1988-м, когда и отдел рукописей, и «спецфонд» (куда прямиком шли, подальше от глаз российских исследователей, зарубежные издания) приоткрылись и я познакомилась с книжками немецкого литератора, у меня возникли вопросы. Ну, например, почему же этот литератор не попробовал разыскать подшивки газеты «Накануне» в Германии? Не смешно ли — произведения, некогда публиковавшиеся в Берлине, разыскивать через Москву? Может быть, и архив газеты нашелся бы, а в нем — подумать только! — рукопись Булгакова в оригинале… И еще: зачем господину Г. моя библиография? Ну, ладно, лень ему было сходить в «спецфонд», куда более доступный ему, чем мне. Но рукопись-то зачем изымать? Чем ему мешала рукопись в архивной папке?..

Так и не найдя случая поклониться господину Г., заглянула в зал заседаний. Зал был виден сбоку. Шел доклад. У микрофона стоял популярнейший в Киеве булгаковед, тот самый, у которого были претензии к законам физики, и весьма близко к тексту пересказывал страничку из моего предисловия к двухтомнику Михаила Булгакова. Двухтомник вышел за два года до того, здесь, в Киеве, и безумный тираж его — 800 000 — уже разошелся.

«Ну и ну, — успела подумать я, — да они меня уже цитируют». Но тут оратор закруглился и закончил свою речь так: «Вот как пишет наш замечательный и всеми уважаемый булгаковед Мариэтта Омаровна Чудакова». Я посмотрела на слушателей. Они благосклонно внимали, и профили их были невозмутимы.