Последняя любовь лейтенанта Петреску
Шрифт:
– Добро пожаловать в мираж действительности, – сказал себе лейтенант, и с бессильной злобой добавил, – сука!!!
…Кое-как утерся рубахой, и, приспустив шнуровку сандалий, постучал к соседке. Та открывает, и Петреску, наконец-то, увидел, какая она. Старушка с высокой прической, наверняка, накладными волосами, испуганно посмотрела на лейтенанта поверх дверной цепочки, которую открыть так и не пожелала:
– Уехала. Вчера уехала.
– Мы вместе в театре выступали, – солгал Петреску, для
– Аа-а, – соседка почему-то поверила и сразу успокоилась, – очень приятно.
– Ни адреса, ничего?
– Абсолютно, – прикрывает старушка глаза, – молча съехала, и даже не попрощалась…
– Должно быть, новые покупатели что-то знают?
– А покупателей и нет.
Незримая вторая пощечина отбросила голову Петреску чуть влево.
– А, так она… снимала квартиру?
– Конечно, – и старуха вновь подозрительно сощурилась, – это квартира не ее. Только хозяев нет. Приедут они через год. А пока меня попросили за помещением присмотреть.
– Может, вы могли бы узнать…
Дверь прикрылась, старая черепаха снова спрятала голову в панцирь, и Петреску медленно спустился по ступеням вниз, подгибая каждый раз ногу, чтобы с размаху опустить на другую вес всего своего тела. Дверь в подъезд была приоткрыта. Петреску прикрывал рукой глаза даже от сумерек.
Лейтенант вышел из дома.
– Эй, Петреску, – смеялись в оцеплении, – ты чего нос повесил, как будто у тебя в кармане шиш с маслом?
– У меня в кармане, – равнодушно ответил Петреску, – двадцать пять тысяч долларов.
Оцепление заржало еще громче. Лейтенант Петреску страдал, стоя на краю широкой дороги, ведущей из кишиневского аэропорта в город. В этот день все полицейские Кишинева обрамляли дорогу, как черные (под цвет форме) бантики. В Молдавию прибывал министр обороны США Рамсфельд. Петреску, потративший два дня на поиски Натальи, и понявший, что девушка исчезла бесследно, скорее всего, уехала, впал в оцепенение. Сейчас его не раздражали даже шутки коллег. Лейтенант безучастно следил за дорогой, на которой вот-вот доложен был появиться кортеж высокого гостя, и отгонял от тротуара зевак. Несколько месяцев странной связи с Натальей его доконали, он это чувствовал. Лейтенант, поделивший с журналистом Баланом неприкосновенную сумму СИБа, надеялся, что Наталья уедет вместе с ним, и потому, не найдя ее дома, понял: сердце его разбито. Высокий женский голос за его спиной бросил:
– Да когда же дорогу-то перейти можно будет?!
Петреску обернулся, и, глядя на Наталью, выдал заученную фразу:
– Через полчаса, отойдите от тротуара, полиция Кишинева приносит вам извинения за доставленные неудобства.
–
Петреску пожал плечами, и повернулся к ней в профиль.
– Если ты не хотела, чтобы я тебя искал, зачем оставила записку? – пытаясь выглядеть холодно, бросил он.
– Каприз, – состроила гримаску девушка.
– Ты куда собралась? – равнодушно спросил Петреску.
– В аэропорт, – подумав, и стало понятно, что это правда, ответила Наталья. – А что?
– Зачем пришла?
Наталья подняла брови
– В аэропорт едет автобус с остановки, которая у твоего дома, – угрюмо пояснил Петреску, – так что сюда ты пришла, именно для того, чтобы на меня посмотреть.
– Ну, может и так.
– Доставил удовольствие?
– О, лейтенант, во всех смыслах удовольствие…
– Шлюха.
– А может, я в тебя влюбилась, – спросила девушка, – а, Петреску?
Коллеги лейтенанта, проявив недюжинную тактичность, сделали вид, что увлечены охраной дороги. Это было очень мужественно с их стороны: в Молдавии никто никогда не нападал на кортежи.
– Зачем тогда все вот это, – поискал Петреску подходящее слово, и, не найдя, заменил его универсальным, – дерьмо?
– Любовь, Сережа, – пояснила Наталья, – может и пугать. Да и вообще, что это ты злишься?
– Я злюсь?
– Ты злишься. Свое-то ты получил, разве нет?
– Я, может, и не только этого… – растерялся Петреску, – ну, что, неужели трудно было нормально сказать: мне, мол, не только секс, но еще и…
– А трудно было догадаться? – Наталья злилась, и поэтому кричала
– Ты… – затрясся от ненависти не любивший публичные скандалы Петреску, – ты как базарная торговка себя ведешь. А раньше, как шлюха. Слушай, ты нормальной бываешь?
– Нормальной, это как? Убогой, как ты?!
– Я убогий?!
– Ты убогий!!!
Петреску помолчал, отвернулся, и с яростью прошипел:
– Убирайся!
– До свидания, – прошипела Наталья.
– Чтоб тебе, – Петреску подумал, —… провалиться.
– Чтоб твой язык окостенел!
Лейтенант пожевал, хоть во рту у него ничего не было, и глянул на часы. Шагов за спиной слышно не было.
– Ну? – спросил он, и повернулся.
Наталья плакала. Она явно притворялась.
– Если ты, – уволакивая ее в сторону от дороги, будто диктовал лейтенант, – еще раз. Сделаешь. Нечто. Такое. Что. Сделала. Я. Тебя. Живьем. Зарою.
– В. Землю, – поддразнила она его. – Нет. Дай. Поцелую.
Когда Петреску открыл глаза, на дороге появился кортеж. Наталья снова его поцеловала.
– Куда ты собралась-то? – спросил Петреску.