Последняя любовь лейтенанта Петреску
Шрифт:
Что? Убывающая вода? Да ведь это же был отлив!
– Ну, хорошо, – устало сказал Петреску, и отложил бумаги. – Ну, а лейтенант Петреску-то здесь при чем? На папке написано: «Последняя любовь лейтенанта Петреску». И при чем здесь он, то есть, я, если в папке – какой-то бред про Ноя, потоп, и морских свинок?!
Светало, но в комнате по-прежнему было темно. Балан, не любивший дневного света, всегда
– Понимаете, – торопливо заговорил Балан, – когда я увидел вас, то моя творческая, чего уж там, импотенция, прошла. Я понял, что вы – тот самый человек, который может стать героем моей книги. Конечно, вы выдуманный. Такой сильный, свежий, целеустремленный. Но, естественно, это должен был быть рассказ о любви! Поэтому, когда я увидел вас с этой бешеной девицей, которая лягнула меня на митинге студентов, я вообразил, что это ваша возлюбленная. И придумал название повести: «Последняя любовь лейтенанта Петреску».
– Где-то я это уже слышал, – произнес банальную фразу Петреску, тупо глядя на зеленую скатерть.
Петреску впервые пожалел, что не ходил в театр абсурда. Если бы ходил, подумал он, сейчас было бы легче.
– Ну, а при чем здесь я, если в вашей… этой… книге… обо мне нет ни слова?
– Понимаете, – виновато объяснил Балан, – дальше названия дело не пошло. Я сел писать книгу о выдуманном вас, но потом понял, что это будет книга о библейских событиях, написанных от лица второстепенных героев. Да, идея не нова, но я честно в этом признался устами своей героини, морской свинки. Помните место про «Сотворение мира за 10 с половиной недель»?!
– У свинок не уста, а рыльца, – поправил Петреску
– Мой лейтенант, – засмеялся Балан, – вы формалист.
– Наверное, – вспомнив Наталью, и бомжа Мунтяну, ответил Петреску. – Хорошо, мой журналист. Что мы дальше-то делать будем?
– Надо что-то придумать вот… с телом.
Петреску глянул на Эдуарда и захохотал. Оказывается, все это время, до самого утра, Балан сидел на стуле, держа в руке нож, воткнутый в спину майора. Балан проследил за взглядом Петреску, и тоже рассмеялся.
– Что там с арабскими террористами какими-то? – спросил, утирая слезы, Петреску.
– Ерунда, но опасная, – смеясь, ответил Балан, – наши спецслужбы решили отличиться перед западными коллегами, и нашли здесь, в Кишиневе, Бен Ладена.
– А он и в самом деле здесь? – приятно удивился Петреску.
– А Бог его знает, – хихикал Балан, – я лично в это не верю.
– Ну, – задал уже привычный для себя вопрос Петреску, – а я здесь при чем?
– А я вашу фамилию сдуру ляпнул, когда меня про арабских
– Неужели все делается вот так, по-идиотски?! – не рассердился Петреску.
– Вся наша жизнь, лейтенант, – закончил смеяться Балан, – цепочка нелепых событий.
– Этот мир, – согласился Петреску, – просто бардак какой-то. Я, пожалуй, уеду. Везде абсурд. Хочется чего-то… настоящего, что ли. Возьму вот свою женщину, и уеду.
– Я тоже уеду. А женщина знает, что она ваша?
– Боюсь, нет. Но, может, уговорю.
– А вы куда собираетесь?
– Хотелось бы в Испанию.
– Там взрывали метро. Вообще, в Европе уже бардак.
– Остров. Англия?
– Полно фундаменталистов и спецслужбы.
– США? Россия?
– И там и там – маразм. Восток тоже отпадает. Везде если не террористы, то спецслужбы. Даже у нас, в Молдавии, теперь то же самое.
– Куда же податься? – закусил губу Петреску.
Искренне сопереживающий Балан вдруг всплеснул руками, и склонился к лейтенанту:
– Послушайте, лейтенант! Я знаю одно чудесное тихое местечко. Только вчера ночью оттуда…
Танасе, чувствуя, что еще несколько недель жары и дела по арабам-террористам его просто доконают (давление прыгало, как резиновый мяч, сумасшедший мяч, жаловался он жене) прошел в кабинет и смахнул со стола стакан. Константин начал пить. Закрыв дверь на ключ, директор СИБ дрожащими пальцами взял кассету очередной прослушки Петреску, и решил, что это последняя запись, которую он будет слушать. Потом Петреску надо будет брать.
– Тепленьким, – сказал еле дышавший из-за жары Танасе, и рассмеялся.
Выпив вина прямо из бутылки (за стаканом посылать было лень, но главным образом – стыдно) Танасе решительно включил диктофон. Отсутствие популярной мелодии внушило ему осторожный оптимизм: Танасе скрестил пальцы, и стал надеяться, что Наталья и Петреску поссорились.
– Я хочу сбежать из Кишинева. Я исчерпала этот город, и этот город исчерпал меня, – говорила курившая, видимо, Наталья.
– От себя, – Танасе с удовольствием отметил, что Петреску скучен, и потому смакует банальности, – не убежишь.
– Выеби меня.
Танасе вздохнул.
– Оксюморон, – Петреску с удовольствием вставил в разговор слово, прочитанное вчера в пьесе Шекспира
– Ничего подобного милый, – проворковала Наталья – оксюморон был бы, если бы я сказала: выеби, не коснувшись меня.
– Заткнись, и становись на колени.