Последняя ночь колдуна
Шрифт:
Поскуливая и рыдая, девушка попыталась натянуть на голову куртку, но это была лишь временная преграда. Ткань трещала и лопалась под напором осатаневшей листвы, в воздухе летали клочья синтепона.
Глаша поняла, что не выберется отсюда живой. Сквозь превратившиеся в лохмотья куртку и водолазку острые лезвия царапали плечи, спину, шею. Водолазка пропиталась кровью и липла к телу, кровь струилась по рукам, текла за шиворот.
Глаша уже не кричала. Она свалилась на землю, в центре крутящегося злобного торнадо и лишь вздрагивала всем телом, уткнувшись лицом
Она была без сознания, когда все внезапно прекратилось.
Павел вбежал на залитую солнцем поляну и увидел скрюченное тело в ворохе опавшей листвы, густо забрызганной кровью. Кровь была повсюду, и Павел понял, что самое страшное свершилось.
Он боялся прикасаться к ней, не зная – жива она или нет. Только огромным усилием воли он заставил себя нагнуться над Глашей и осторожно перевернуть ее на спину. Сквозь корку запекшейся крови проглядывала бледная до синевы кожа, глаза были плотно зажмурены, но она дышала. Дыхание было слабым и прерывистым, но означало, что в теле девушки еще теплится жизнь. Он осторожно убрал с ее щеки слипшиеся от крови волосы и с облегчением вздохнул. Раны оказались не глубокими, однако их было много. Чертовски много для такого маленького слабого тела.
Бережно подняв девушку с земли, он прижал ее к себе, кое-как пристроив на плечо ее безвольно болтающуюся голову. Она пошевелилась и пробормотала что-то неразборчивое.
– Все хорошо, девочка, все хорошо, – торопливо прошептал он ей на ухо. – О боже, это моя вина.
Ее тело дрожало, сердце сильно, неровно колотилось.
Крепко держа ее, он быстро шел вперед, приговаривая:
– Все кончилось… потерпи… уже все в порядке… все кончилось.
Она неожиданно распахнула глаза, в которых отразился животный ужас.
– Павел?
Ее голос дрожал и прерывался, как у человека, пережившего сильный шок. Она силилась что-то сказать, беззвучно шевеля запекшимися губами. Что-то очень важное, как ей казалось. Ему пришлось прижаться щекой к ее губам, чтобы расслышать:
– Они были как из стали… Острые… очень острые…
Он кивал, чтобы успокоить ее, но ни на секунду не убавлял шаг. Он потом во всем разберется. После. Сейчас дорога каждая минута. С каждой минутой, с каждой каплей крови из нее вытекала жизнь, и он должен был торопиться.
Осторожно придерживая голову, он уложил ее на заднее сиденье своего джипа, быстро стянул со своих плеч куртку, свернул и подсунул ей под голову. По ее окровавленной щеке стекла слеза, оставив кривую дорожку.
– Мне больно, – пожаловалась она.
– Я знаю.
– Что это со мной?
– Тише, тише… Все закончилось. Потерпи еще немного, я отвезу тебя домой.
Она старательно кивнула, как маленькая девочка, которая хочет вести себя хорошо, в надежде, что ее не станут наказывать.
Она снова потеряла сознание, не справившись с болью. Чертыхнувшись, Павел торопливо нашарил в кармане мобильник, нажал кнопку автоматического набора и, едва услышав «алло», отрывисто отдал распоряжение. На том конце хорошо знали свою работу, и повторять ему не пришлось. Захлопнув заднюю дверцу, он
Павел Райский, преуспевающий бизнесмен, глава концерна, стоял на коленях перед софой, на которой без сознания лежала Глафира, и нежно и тщательно промывал ей порезы. На низком столике рядом с ним стоял тазик с теплой водой и лежал огромный клок ваты. Лицо девушки было измученным.
– Ей повезло, что не задеты глаза, – сообщил стоящий за спиной Райского Альберт Натанович.
Павел кивнул, соглашаясь. Он сказал врачу, что на девушку обрушилось стекло. Тот сделал вид, что поверил. По большому счету, он давно привык не задавать лишних вопросов. Сейчас перед ним была очередная пациентка, и ее состояние внушало ему опасения. Чувство долга перед этой несчастной боролось во враче со страхом перед мрачным озабоченным человеком, который добровольно выступал в роли сиделки. Такое самоотречение в его случае говорило о многом. Если доктор не справится, спросится с него по всей строгости.
– Она долго не приходит в себя. Это нормально? – спросил Райский, не оборачиваясь.
Доктор взглянул на часы.
– Пока да. Я вколол ей обезболивающее, оно имеет седативный эффект. Она вполне может проспать еще час. Если дольше, то это уже плохо.
Мужчины обменялись взглядами.
– Ее здорово потрепало, Павел Аркадьевич, – отвел глаза первым доктор, – но все должно нормализоваться. Молодой организм, хорошая регенерация, здоровое сердце…
Павел почти не слушал. Он видел, как она выглядит. Паршиво. Дело даже не столько в ранах. Глаша пережила сильный шок, столкнувшись с неведомым, находящимся за гранью понимания нормального человека. Поэтому неизвестно, как отреагирует ее сознание после того, как она придет в себя.
Доложив, что сделал все возможное, врач покинул комнату. Павел, еще раз посмотрев на спящую девушку, вышел вслед за ним.
Как он и ожидал, Сашка Восковец по прозвищу Свеча отирался возле двери.
– Ну что, доэкспериментировался? – спросил он злорадно, оценив по достоинству мрачное лицо Райского. Павел стиснул зубы так, что они скрипнули, но промолчал.
– Я же говорил тебе, что девчонка ни при чем, – не унимался Саша, ничуть не испугавшись грозного вида патрона. – И вообще, какого черта ты поволок ее в лес, да еще в одиночку? А если бы и тебя прихватило? Совсем спятил?
– И чем бы ты мне помог? – Усмешка показалась Свече оскорбительной. – К тому же мне лично ничего не угрожало.
– Это тебе так кажется. С этой минуты твоя жизнь, так же как и ее, гроша ломаного не стоит, – отрезал телохранитель, шагая по коридору рядом с Павлом. – Ты уверен, что это сработал свиток? – спросил он после паузы.
– Да. На все сто.
– Но ведь она возвратила его!
Райский резко остановился. Они неизбежно столкнулись бы лбами, но у Свечи была профессиональная реакция. Его неповоротливое на первый взгляд тело застыло на месте за долю секунды до столкновения.