Последняя ночь майора Виноградова

Филатов Никита Александрович

— Ну-у… У вас цивилизованная европейская страна, каждый говорит или на английском, или на немецком. А ты же знаешь, что в определенной степени я…

— Как это называется? Ты меня… это… кидаешь?

— Господи! Успокойся. Куда же я без тебя? Уж и пошутить нельзя.

— Дать бы тебе по ушам за такие шуточки! — Густавсон, кажется, по-настоящему обиделся.

— Ну извини. Серьезно — извини! Мир?

— Ладно. Мир, свинья неблагодарная.

— Только одно… Не условие даже — просьба.

— Ну?

— Если

мы что-нибудь накопаем… Не сливай все сразу в редакцию, а?

— Видишь ли…

— Один прокол — и господин Геллер вышвырнет тебя вон. И меня, соответственно. Не говоря уже о том, что это может серьезно помешать нам самим… мне самому.

— Я журналист!

— А я пытаюсь быть профессионалом. В своем деле. Репортерский интерес будет соблюден — кроме тебя, никто полученной информацией владеть не будет, в свое время ты ее и так выдашь. Да и в конце концов… Ладно, пусть твоя редакция все, что можно, получает, но хотя бы согласовывай со мной тексты.

— У нас даже полицейские не занимаются цензурой!

— При чем тут цензура? Мы же джентльмены. Партнеры.

Олаф согласно кивнул и жестом подозвал официанта:

— Платишь ты?

— Как договаривались! Угощаю по случаю аванса.

С учетом чаевых получилась весьма значительная сумма.

— Можем себе позволить.

— Изредка — да. Володя, я сам здесь всего третий раз, для среднего шведа это дороговато.

— Ладно, будем собираться.

— Какие планы на сегодня, начальник?

— Надо бы опять туда поехать. Побеседовать с хозяйкой, и вообще… У тебя есть на примете какая-нибудь приличная охранная фирма? По части всяких технических средств, эскорта?

— Если посмотреть… Найдем, конечно.

— Понадобится. Поехали?

— А служебный транспорт тебе хозяин не предоставил?

— Нет, мой язвительный друг! Придется тебе немного поработать шофером. Но если возражаешь…

— Что ты, что ты! Кто же откажется от возможности пообщаться с симпатичной молодой женщиной в отсутствие ее мужа?

— Там еще я буду, не забывай.

— Втроем? Это очень по-нашему, по-шведски.

На улице было солнечно и не слишком людно. Цепочка белобрысых дисциплинированных школьников проследовала в сторону Исторического музея.

Обеденный перерыв закончился.

* * *

— Господин Геллер говорит, что вчерашний вечер был не самым идиллическим в его супружеской жизни. Он, конечно, понимает, что господин Виноградов делает свое дело, но так ли уж обязательно вторгаться в вопросы сугубо частные? Вряд ли вывернутое наизнанку грязное белье поможет устранить грозящую господину Геллеру опасность.

Олаф переводил без особого энтузиазма. Да и по выражению лица босса было ясно, что он лишь формально реагирует на устроенную фру Геллер сцену.

— Прошу прощения, если был бестактен.

Готов извиниться и перед вашей супругой.

— В этом нет необходимости. Узнали что-нибудь полезное?

— Ценность полученной информации покажет время.

Геллер хмыкнул:

— Чтобы у вас не было иллюзий… В случае моей смерти жена ничего не выигрывает. Оставшись одна, она получит право распоряжаться суммой, которой вряд ли будет достаточно для удовлетворения даже самых скромных потребностей. На билет бизнес-классом до Петербурга, конечно, хватит, но… Так составлен брачный контракт.

— Весьма предусмотрительно.

— Я некоторое время работал в России. Среди ваших девушек встречаются очень разные.

— Разные встречаются везде.

— Это верно.

— Кстати, по поводу этого бедняги шофера… Откуда он появился?

— Сначала он обслуживал хозяйку, госпожа Геллер сама нашла его, кажется, через бюро по найму. А может, и нет. Потом, когда она получила права и сама села за руль…

— У нее своя машина?

— Да, «фольксваген-гольф». Шофер ей стал не нужен, а мой как раз уволился.

— Кроме того, это выгодно, — прокомментировал в тон переводу Олаф, — иностранцу можно платить меньше, чем соотечественнику. Разумная экономия.

— Что вы можете сказать о нем?

— А что можно сказать о человеке, принявшем на себя предназначенные тебе пули? — Олаф перевел дословно и с некоторым удивлением посмотрел на Виноградова. — Господин Геллер не понял вопроса.

— Я разделяю чувства господина Геллера. — Владимир Александрович уже хотел уйти от деликатной темы, но собеседник заговорил сам:

— Он был хорошим водителем. Может быть, несколько резковатым, но… Кажется, он сидел в тюрьме, там, у себя на родине, в Польше. При диктатуре.

— Когда?

— Во времена подпольной «Солидарности».

— Это интересно!

— К сожалению, господин Геллер мало общался со своим шофером на отвлеченные темы. Он совсем не говорил по-шведски и очень плохо по-английски. В пределах необходимого минимума.

И эта тема была исчерпана. Виноградов сверился с планом в своем неизменном блокноте:

— У вас лично, господин Геллер… Были ли у вас лично какие-то столкновения с законом здесь? Или в России? Контакты с преступным миром?

— Нет. Господин Геллер в высшей степени законопослушен. Нарушать уголовный кодекс в Швеции глупо, это просто невыгодно, считает он. Что же касается вашей страны… Нет, к счастью, господину Геллеру не приходилось встречаться с русскими полицейскими. Даже с постовыми на дорогах объяснялись его местные коллеги, сотрудники представительства. Он полагает, что в случае каких-либо претензий к нему со стороны властей, они не стали бы так активно содействовать расширению его бизнеса и интересов фирмы в Петербурге.