Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо
Шрифт:
Жребий был брошен.
Предвыборная кампания началась с атаки на Уренью: у него похитили машины, на которых он ездил на встречи с избирателями, все его выступления в печати были конфискованы, окна в доме выбиты. Ежедневно Уренью преследовали издевательскими напоминаниями о том, что Трухильо — его покровитель и что только Трухильо может стать президентом. Вмешательство Госдепартамента не произвело впечатления на генерала Трухильо. Он продолжал утверждать, что не имеет к этой травле никакого отношения и не является вдохновителем хулиганских выходок, однако народ, по-видимому, мечтает именно о таком президенте, как он, Рафаэль Леонидас Трухильо.
А апреле Эстрелла Уренья
Атмосфера накалилась: банды пистольерос по приказу капитана Мигеля Анхело Паулино грабили город, устраивали облавы и обыски, арестовывали тысячи людей. Ежедневно погибали или таинственным образом исчезали сенаторы и министры, журналисты, землевладельцы, руководители профсоюзов, студенты, люди, подозреваемые в левых убеждениях…
Тапурукуара и несколько пистольерос разъезжали на красном «паккарде» по перепуганному городу, кружили по улицам, строча из ручных пулеметов. «Экипаж смерти» сеял смерть и ужас, держал в страхе весь город. Пистольерос грабили магазины и стреляли в окна, поджигали дома и следили, чтобы их обитатели сгорели живьем.
Тапурукуара помнит, как Комиссия контроля над выборами выразила протест против кровавых злодеяний сторонников Трухильо. Тогда несколько членов этой комиссии были убиты, а остальные сложили свои полномочия. Парламент созвал новую Комиссию контроля, но оппозиция подвергла сомнению законность этого решения. Трибунал конституции поддержал оппозицию, и Тапурукуара знал, почему он так поступил: у ворот здания, где заседал Трибунал, стоял красный «паккард»…
Парламент еще пытался бороться с беззаконием — в связи с решением трибунала он апеллировал к Верховному Суду. Пятнадцатого мая, когда Верховный Суд должен был утвердить решение первой инстанции и узаконить деятельность новой Комиссии по выборам, капитан Мигель Паулино со своими людьми ворвался в зал заседаний. Комиссия была не нужна Трухильо. Судьи, спасая головы, прятались по углам или пытались удрать, под градом пуль выскакивая из окон. Один из них переоделся в женское платье… А на улице беглецов ждал красный «экипаж смерти».
Запуганные организации и парламентские группы взяли обратно свои кандидатуры.
В списке остался единственный кандидат — генерал Трухильо.
Несколько дней спустя Госдепартамент получил сообщение о том, что поданное за Трухильо число голосов значительно превышает количество избирателей. «Оно вдвое больше общего количества отданных голосов». Но Трухильо это не смутило; он знал, что значит обладать властью, и яростно ее добивался.
Тапурукуара помнил, как через год после объявления результатов выборов Трухильо приказал арестовать всех остальных кандидатов. Первый кандидат оппозиции Федерико Валаскес был убит. Второй кандидат, Моралес, убежал в Пуэрто-Рико, где на него был организован ряд покушений. Погиб покинувший Республику поэт Вихилио Мартинес Рейна. Министр финансов из правительства Васкеса был убит двумя выстрелами из «экипажа смерти», когда он выходил из кино.
Тапурукуара стрелял без промаха. Обладание прекраснейшими девушками не приносило ему такого упоения, как то мгновение, когда он прищуривал глаз, ища мушку в прорези прицела, когда сверкала вспышка и пространство разрывал звук выстрела, когда настигнутый меткой пулей удивленный и испуганный человек, скорчившись и попытавшись сделать несколько шагов, падал на землю.
…Взять, например, историю генерала Ларанкуэрта, в первом году эры Трухильо…
10 июня 1930 года популярный
Доминиканская печать писала: «Несмотря на благородство, проявленное Трухильо по отношению к побежденному врагу, возмущенные патриоты, очевидно, совершили покушение, не будучи в силах примириться с мыслью, что в столице пребывает враг народа, свободы и демократии, генерал Ларанкуэрт». Доминиканцы читали и молча глядели друг на друга; посторонний наблюдатель ничего не смог бы прочесть в их глазах. Тапурукуара же прекрасно умел отличать такие взгляды от всяких других.
…Он усмехнулся в окружающей его темноте… Две «Марсельезы». Две враждебные армии, стреляющие друг в друга с песней о свободе и ненависти к тиранам…
Остался позади сонный Сан-Кристобаль, машина приближалась к городу Асуа. Внутри царила полная тишина.
Мерфи, помня совет гитариста с огромной челюстью, не заговаривал со своими соседями. «Все в порядке», — Думал он. — Теперь мы едем в направлении Асуа, потом минуем Дюверже, и тогда уж останется совсем немного, только проехать вдоль берега Лаго-де-Энрикильо, а там и граница Гаити. Господи, — трудно поверить, что все так хорошо складывается. Гарриэт ждет во Флориде, нужно будет послать ей телеграмму из Сальтру или Пентонвиля. Или из Порт-о-Пренса… Может, я из трусости удираю таким способом, может, они дали бы мне отпуск; но нет, нет, на таких типов нельзя рассчитывать, они не пустили бы меня в посольство, стали бы угрожать…»
Он поглядел на сгорбленную спину проводника, сидящего рядом с шофером. «Старик рискует головой, — подумал Мерфи, — но, видимо, не зря. Перед тем, как сесть в машину, я дал ему пятьсот долларов. Если те двое что сидят рядом и от которых разит прогорклым акульим жиром, тоже дали по пятьсот, этот тип за один рейс заработал чистоганом тысячу долларов, потому что пятьсот, наверное, приходится на долю шофера. Черт побери, да если он каждый третий день столько зарабатывает, за год у него собирается немалый капиталец. Сейчас соображу: десять тысяч ежемесячно, потому что в месяце тридцать дней, а он ездит каждые три дня, или десять раз в месяц. В год же получается десять тысяч умножить на двенадцать, потому что в году двенадцать месяцев даже в паршивой Доминиканской Республике. Значит, этот тип с индейским носом откладывает ежегодно чистых сто двадцать тысяч долларов. Приличная сумма. — Он усмехнулся, вспомнив полет из Эмитивилля, — Оказывается, легче заработать, вывозя пташек из Доминиканы, чем привозя их туда…»
Несмотря на открытые окна, было душно; от горячей земли окрестных болотистых полей подымались испарения, запах гниющих растений ударял в нос.
Тапурукуара коснулся лежащей на руле руки шофера, тот замедлили ход и остановил машину в узкой котловине. Тапурукуара обернулся к Мерфи. В темноте сверкнули белки его глаз.
— Можете выйти и облегчиться, если вам надо, — сказал он. — Больше останавливаться не будем.
«Почему он обратился только ко мне?» — подумал Мерфи и вслух спросил: