ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА

Казанцев Кирилл

особенно по запаху - ситуация. И я решил использовать ее для того, чтобы вздремнуть хотя бы пару часов.

С некоторым сожалением я постелил на пол куртку - очень трудно потом будет отстирать - сел на нее и привалился к

холодной стене. И закрыл глаза.

Сначала мне казалось, что я вот-вот засну, и я терпеливо сидел с закрытыми глазами, ожидая желанного момента. Но сон

не шел.

Может быть,

в этом была виновата не слишком располагающая к отдыху обстановка, может быть, я слишком

переволновался, ведь причин для волнения была масса - Сидоров, моя машина, Макс... Может быть, мне мешали заснуть

соседи по камере. Их было четверо. Один спал, но не крепко - периодически вскрикивал, бормотал что-то, размахивал

руками, потом просыпался, осматривался ошалевшими глазами, вспоминал, где находится, и укладывался снова. Второй

рассказывал анекдоты, причем делал это довольно своеобразно: он излагал сюжеты нудным, еле слышным голосом, словно

наказание за провинность. Его слушали двое - бородатый старичок бомжеского вида и широкоплечий мужик в ватнике.

Старичок то и дело взрывался отвратительным визгливым смехом, а мужик в ватнике тупо смотрел в пол и совершенно не

реагировал - ни смехом, ни мимикой.

При каждом очередном смешке бородатого старика я вздрагивал. Примерно через час я понял, что заснуть мне не

суждено. И я принялся изучать надписи на стенах камеры. Они привели меня в философское настроение. Захотелось

порассуждать о бренности всего земного, о тщетности и суетности бытия. И зафиксировать вывод афоризмом: «Все бабы -

бляди. Особенно Нинка-официантка».

После десяти утра моих соседей стали по одному вызывать на допросы. К одиннадцати я остался один и совсем уж

собрался затосковать, когда дверь открылась, в проеме возник милиционер:

– Кто тут Шумов?

Я оглядел камеру, не увидел других претендентов и поднялся. Меня привели в ту же комнату. Теперь, кроме следователя в

черном свитере и сурового парня в плаще, здесь присутствовали Макс и Гарик. Гарик был в форме, он меланхолично жевал

резинку и сдержанно поприветствовал меня кивком головы. Макс, напротив, дал чувствам волю.

– Ты так хреново выглядишь!
– воскликнул он, оглядывая меня с ног до головы, включая испачканную куртку, которую я

осторожно нес на согнутой руке.
– Это просто

здорово!

– Что я хреново выгляжу? Это здорово?

– Конечно. Я испытываю от этого моральное удовлетворение, - признался Макс.
– Ты мне постоянно устраиваешь

головную боль, да еще и с утра пораньше... Я искренне рад, что и ты неважно себя чувствуешь.

– Вы за этим меня вызвали?
– устало спросил я, щурясь от яркого света люстры.

– Не только, - улыбнулся следователь.
– Оказывается, Игорь вас хорошо знает...

– Да уж, - сказал Гарик.
– Имею удовольствие.

– И ваш начальник, - последовал кивок в сторону Макса, - дал нам кое-какие объяснения...

– Насчет карбюратора?

– И про него тоже. Мы также осмотрели вашу машину...

Я покосился на Макса, но тот уставился в окно и вообще вел себя так, будто оказался в кабинете случайно.

– Там не найдено ничего подозрительного...
– буднично произнес следователь, и у меня отлегло от сердца. Макс сделал

свое дело.

– Но там не найдено также ничего, что подтверждало бы совершение в машине полового акта, - резанул правду-матку

Козлов. Макс вытаращил глаза:

– У кого там был половой акт?!

– Не волнуйся, у меня, - сказал я.

– Это не так уж важно, - перебил следователь.
– Как-никак, существует презумпция невиновности. И раз у нас нет никаких

серьезных оснований полагать, что господин Шумов причастен к нападению на «Европу-Инвест», то...

– Я могу быть свободен?

– Не совсем, - уклончиво ответил следователь.
– Я тут придумал еще парочку вопросов...

– А потом можешь гулять на все четыре стороны, - подал голос Гарик. Он выглядел в капитанской форме непривычно

солидно, подавляя официозным видом и следователя, и Козлова. Но глаза его оставались прежними - грустными, карими,

совсем не милицейскими.

– Да, тем более что машина ваша стоит возле Управления, - поддакнул следователь.
– И наша беседа не займет много

времени.

– Хорошо, я не возражаю.

– Вот и отлично, - обрадовался следователь, обводя присутствующих взглядом. Козлов был угрюм, Макс ехидно мне

подмигивал, а Гарик задумчиво смотрел в окно, где над крышами домов нависало низкое серое небо. Только я один