Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Рубцов Николай Михайлович

* * *

«Помню, как тропкой, едва заметной…»

Помню, как тропкой, едва заметной, В густой осоке, где утки крякали, Мы с острогой ходили летом Ловить налимов под речными корягами. Поймать налима непросто было. Мало одного желания. Мы уставали, и нас знобило От длительного купания, Но мы храбрились: — Рыбак не плачет! — В воде плескались до головокружения, И наконец на песок горячий Дружно падали в изнеможении! И долго после мечтали лежа О чем-то очень большом и смелом, Смотрели в небо, и небо тоже Глазами звезд на нас смотрело…

Элегия

Отложу свою скудную пищу И отправлюсь на вечный покой. Пусть меня еще любят и ищут Над моей одинокой рекой. Пусть еще всевозможное благо Обещают на той стороне. Не купить мне избу над оврагом И

цветы не выращивать мне…

Зимняя песня

В этой деревне огни не погашены. Ты мне тоску не пророчь! Светлыми звездами нежно украшена Тихая зимняя ночь. Светятся, тихие, светятся, чудные, Слышится шум полыньи… Были пути мои трудные, трудные. Где ж вы, печали мои? Скромная девушка мне улыбается, Сам я улыбчив и рад! Трудное, трудное — все забывается, Светлые звезды горят! Кто мне сказал, что во мгле заметеленной Глохнет покинутый луг? Кто мне сказал, что надежды потеряны? Кто это выдумал, друг? В этой деревне огни не погашены. Ты мне тоску не пророчь! Светлыми звездами нежно украшена Тихая зимняя ночь… <1965>

Русский огонек

Погружены в томительный мороз, Вокруг меня снега оцепенели. Оцепенели маленькие ели, И было небо темное, без звезд. Какая глушь! Я был один живой. Один живой в бескрайнем мертвом поле! Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?) Мелькнул в пустыне, как сторожевой… Я был совсем как снежный человек, Входя в избу (последняя надежда!), И услыхал, отряхивая снег: — Вот печь для вас и теплая одежда… — Потом хозяйка слушала меня, Но в тусклом взгляде Жизни было мало, И, неподвижно сидя у огня, Она совсем, казалось, задремала… Как много желтых снимков на Руси В такой простой и бережной оправе! И вдруг открылся мне И поразил Сиротский смысл семейных фотографий: Огнем, враждой Земля полным-полна, И близких всех душа не позабудет… — Скажи, родимый, Будет ли война? — И я сказал: — Наверное, не будет. — Дай Бог, дай Бог… Ведь всем не угодишь, А от раздора пользы не прибудет… — И вдруг опять: — Не будет, говоришь? — Нет, — говорю, — наверное, не будет. — Дай Бог, дай Бог… И долго на меня Она смотрела, как глухонемая, И, головы седой не поднимая, Опять сидела тихо у огня. Что снилось ей? Весь этот белый свет, Быть может, встал пред нею в то мгновенье? Но я глухим бренчанием монет Прервал ее старинные виденья… — Господь с тобой! Мы денег не берем! — Что ж, — говорю, — желаю вам здоровья! За все добро расплатимся добром, За всю любовь расплатимся любовью… Спасибо, скромный русский огонек, За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном От всех друзей отчаянно далек, За то, что, с доброй верою дружа, Среди тревог великих и разбоя Горишь, горишь, как добрая душа, Горишь во мгле — и нет тебе покоя… <1965>

Стихи

Стихи из дома гонят нас, Как будто вьюга воет, воет На отопленье паровое, На электричество и газ! Скажите, знаете ли вы О вьюгах что-нибудь такое: Кто может их заставить выть? Кто может их остановить, Когда захочется покоя? А утром солнышко взойдет, — Кто может средство отыскать, Чтоб задержать его восход? Остановить его закат? Вот так поэзия, она Звенит — ее не остановишь! А замолчит — напрасно стонешь! Она незрима и вольна. Прославит нас или унизит, Но все равно возьмет свое! И не она от нас зависит, А мы зависим от нее… 1965

Памяти матери

Вот он и кончился, покой! Взметая снег, завыла вьюга. Завыли волки за рекой Во мраке луга. Сижу среди своих стихов, Бумаг и хлама. И где-то есть во мгле снегов Могила мамы. Там поле, небо и стога, Хочу туда, — о километры! Меня ведь свалят с ног снега, Сведут с ума ночные ветры! Но я смогу, но я смогу По доброй воле Пробить дорогу сквозь пургу В зверином поле!.. Кто там стучит? Уйдите прочь! Я завтра жду гостей заветных… А может, мама? Может, ночь — Ночные ветры? <1965>

Утро

Когда заря, светясь по сосняку, Горит, горит, и лес уже не дремлет, И тени сосен падают в реку, И свет бежит на улицы деревни, Когда, смеясь, на дворике глухом Встречают

солнце взрослые и дети, — Воспрянув духом, выбегу на холм И все увижу в самом лучшем свете. Деревья, избы, лошадь на мосту, Цветущий луг — везде о них тоскую. И, разлюбив вот эту красоту, Я не создам, наверное, другую… <1965>

В избе

Стоит изба, дымя трубой, Живет в избе старик рябой, Живет за окнами с резьбой Старуха, гордая собой, И крепко, крепко в свой предел — Вдали от всех вселенских дел — Вросла избушка за бугром Со всем семейством и добром! И только сын заводит речь, Что не желает дом стеречь, И все глядит за перевал, Где он ни разу не бывал…

* * *

«Огороды русские под холмом седым…»

Огороды русские под холмом седым. А дороги узкие, тихие, как дым. Солнышко осоковое брызжет серебром. Чучело гороховое машет рукавом… До свиданья, пугало, огородный бог! — душу убаюкала пыль твоих дорог…

Цветы

По утрам, умываясь росой, Как цвели они! Как красовались! Но упали они под косой, И спросил я: — А как назывались? И мерещилось многие дни Что-то тайное в этой развязке: Слишком грустно и нежно они Назывались — «анютины глазки». <1965>

Жар-птица

Когда приютит задремавшее стадо Семейство берез на холме за рекой, Пастух, наблюдая игру листопада, Лениво сидит и болтает ногой… Есть маленький домик в багряном лесу, И отдыха нынче там нет и в помине: Отец мой готовит ружье на лису И вновь говорит о вернувшемся сыне. А дальше за лесом — большая деревня. Вороны на елках, старухи в домах. Деревни, деревни вдали на холмах, Меж ними село с колокольнею древней… В деревне виднее природа и люди. Конечно, за всех говорить не берусь! Виднее над полем при звездном салюте, На чем поднималась великая Русь. Галопом колхозник погнал лошадей, А мне уж мерещится русская удаль, И манят меня огоньками уюта Жилища, мерещится, лучших людей. Мотало меня и на сейнере в трюме, И так, на пирушках, во дни торжества, И долго на ветках дорожных раздумий, Как плод, созревала моя голова. Не раз ко дворцу, где сиял карнавал, Я ветреным франтом в машине катился, Ну, словом, как Бог, я везде побывал И все же, и все же домой воротился… — Старик! А давно ли ты ходишь за стадом? — Давно, — говорит. — Колокольня вдали Деревни еще оглашала набатом, И ночью светились в домах фитили. — А ты не заметил, как годы прошли? — Заметил, заметил! Попало, как надо. — Так что же нам делать? Узнать интересно… — А ты, — говорит, — полюби и жалей, И помни хотя бы родную окрестность, Вот этот десяток холмов и полей… — Ну ладно! Я рыжиков вам принесу… Как просто в прекрасную глушь листопада Уводит меня полевая ограда, И детское пенье в багряном лесу, И тайна древнейших строений и плит, И только от бывшей печали, быть может, Нет-нет да и вспомнится вдруг, затревожит, Что осень, жар-птица, вот-вот улетит… <1965>

Прощальный костер

В краю лесов, полей, озер Мы про свои забыли годы. Горел прощальный наш костер, Как мимолетный сон природы… И ночь, растраченная вся На драгоценные забавы, Редеет, выше вознося Небесный купол, полный славы. Прощай, костер! Прощайте все, Кто нынче был со мною рядом, Кто воздавал земной красе Почти молитвенным обрядом… Хотя доносятся уже Сигналы старости грядущей, Надежды, скрытые в душе, Светло восходят в день цветущий. Душа свои не помнит годы, Так по-младенчески чиста, Как говорящие уста Нас окружающей природы… <1965>

Зачем?

Она совсем еще ребенок — И ясен взгляд, и голос тонок Она совсем еще дитя — Живет играя и шутя. — Давай походим темным лесом! — Давай разбудим соловья! Там у дороги под навесом Моя любимая скамья. — Давай сбежим скорее в поле! — Давай посмотрим на зарю!.. — Я подчиняюсь поневоле И тоже что-то говорю. Но чувства борются во мне, Я в жизни знаю слишком много, И часто с ней наедине Мне нелегко и одиноко. И вот она уже грустна, И вот уже серьезней встречи, Совсем запутает она Клубок моих противоречий! Зачем же мы ходили лесом? Зачем будили соловья? Зачем стояла под навесом Та одинокая скамья?