Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Рубцов Николай Михайлович

Венера

Где осенняя стужа кругом Вот уж первым ледком прозвенела, Там любовно над бедным прудом Драгоценная блещет Венера!.. Жил однажды прекрасный поэт, Да столкнулся с ее красотою. И душа, излучавшая свет, Долго билась с прекрасной звездою! Но Венеры играющий свет Засиял при своем приближенье, Так что бросился в воду поэт И уплыл за ее отраженьем… Старый пруд забывает с трудом, Как боролись прекрасные силы, Но Венера над бедным прудом Доведет и меня до могилы! Да еще в этой зябкой глуши Вдруг любовь моя — прежняя вера — Спать не даст, как вторая Венера В небесах возбужденной души.

На

родину!

Во мгле, по холмам суровым, — Без фар не видать ни зги, — Сто километров с ревом Летели грузовики, Летели почти по небу, Касаясь порой земли. Шоферы, как в лучший жребий, Вцепились в свои рули, Припали к рулям, как зубры, И гнали — в леса, в леса! — Жестоко оскалив зубы И вытаращив глаза… Я молча сидел в сторонке, Следя за работой мужчин И радуясь бешеной гонке Ночных продуктовых машин. Я словно летел из неволи На отдых, на мед с молоком… И где-то в зверином поле Сошел и пошел пешком. 1962

Я тебя целовал

Я тебя целовал сквозь слезы. Только ты не видела слез, Потому что сырой и темной Была осенняя ночь. По земле проносились листья, А по морю — за штормом шторм, Эти листья тебе остались, Эти штормы достались мне. Широко, отрешенно, грозно Бились волны со всех сторон, Но порой затихало море И светилась заря во мгле. Я подумал, что часто к морю Ты приходишь и ждешь меня, И от этой счастливой мысли Будто солнце в душе зажглось! Пусть тебе штормовые стоны Выражают мою печаль, А надежду мою и верность Выражает заря во мгле…

Ты с кораблем прощалась

С улыбкой на лице и со слезами Осталась ты на пристани морской, И снова шторм играет парусами И всей моей любовью и тоской! Я уношусь куда-то в мирозданье, Я зарываюсь в бурю, как баклан, — За вечный стон, за вечное рыданье Я полюбил жестокий океан. Я полюбил чужой полярный город И вновь к нему из странствия вернусь За то, что он испытывает холод, За то, что он испытывает грусть, За то, что он наполнен голосами, За то, что там к печали и добру С улыбкой на лице и со слезами Ты с кораблем прощалась на ветру…

Букет

Я буду долго Гнать велосипед. В глухих лугах его остановлю. Нарву цветов. И подарю букет Той девушке, которую люблю. Я ей скажу: — С другим наедине О наших встречах позабыла ты, И потому на память обо мне Возьми вот эти Скромные цветы! — Она возьмет. Но снова в поздний час, Когда туман сгущается и грусть, Она пройдет, Не поднимая глаз, Не улыбнувшись даже… Ну и пусть. Я буду долго Гнать велосипед. В глухих лугах его остановлю. Я лишь хочу, Чтобы взяла букет Та девушка, которую люблю…

Памятный случай

В детстве я любил ходить пешком. У меня не уставали ноги. Помню, как однажды с вещмешком Весело шагал я по дороге. По дорогам даже в поздний час Я всегда ходил без опасенья, С бодрым настроеньем в этот раз Я спешил в далекое селенье… Но внезапно ветер налетел! Сразу тьма сгустилась! Страшно стало! Хмурый лес качался и шумел, И дорогу снегом заметало! Вижу: что-то черное вдали Сквозь метель маячит… Нет, не елки! Ноги будто к месту приросли! В голове мелькнуло: «Волки, волки!..» Волки мне мерещились не раз В обгоревших пнях. Один, без друга, Я дрожал от страха, но тотчас Шел вперед, опомнясь от испуга. Шел я, спотыкаясь, а метель, Мне сугроб под ноги наметая, То

вдруг: «У-у-у!» — кричала в темноте, То вдруг: «А-а-а!» — кричала, как живая! …После все утихло. Рассвело. Свет зари скользнул по белым склонам. Я пришел, измученный, в село. И друзья спросили удивленно: — Что случилось? Ты не заболел? — Ничего, — ответил я устало, — Просто лес качался и шумел, И дорогу снегом заметало…

* * *

«Листвой пропащей, знобящей мглою…»

Листвой пропащей, знобящей мглою Заносит буря неясный путь. А ивы гнутся над головою, Скрипят и стонут — не отдохнуть. Бегу от бури, от помрачений… И вдруг я вспомню твое лицо, Игру заката во мгле вечерней, В лучах заката твое кольцо. Глухому плеску на дне оврага, И спящей вербе, и ковылю Я, оставаясь, твердил из мрака Одно и то же: — Люблю, люблю! Листвой пропащей, знобящей мглою Заносит буря безлюдный путь. И стонут ивы над головою, И воет ветер — не отдохнуть! Куда от бури, от непогоды Себя я спрячу? Я вспоминаю былые годы И — плачу…

Пальмы юга

Еще один Пропал безвестный день, Покрыты снегом Крыши деревень И вся округа, А где-то есть Прекрасная страна, Там чудно все — И горы, и луна, И пальмы юга… И я глядел, Глядел на перевал, Где до сих пор Ни разу не бывал… Как воет вьюга! За перевалом первым Побывал, А там открылся Новый перевал… О пальмы юга! Забуду все. Займусь своим трудом. И все пойдет Обычным чередом, Но голос друга Твердит, что есть Прекрасная страна, Там чудно все — И горы, и луна, И пальмы юга… Не стану верить Другу своему, Уйду в свою Заснеженную тьму, — Пусть будет вьюга! Но, видно, так Устроен человек, Что не случайно Сказано навек: — О пальмы юга!

Судьба

Легкой поступью, кивая головой, Конь в упряжке прошагал по мостовой. Как по травке, по обломкам кирпича Прошагал себе, телегой грохоча. Между жарких этих каменных громад Как понять его? Он рад или не рад? Бодро шел себе, накормленный овсом, И катилось колесо за колесом… В чистом поле меж товарищей своих Он летал, бывало, как весенний вихрь, И не раз подружке милой на плечо Он дышал по-молодому горячо. Но однажды в ясных далях сентября Занялась такая грустная заря! В чистом поле, незнакомцев веселя, Просвистела, полонив его, петля. Тут попал он, весь пылая и дрожа, Под огонь ветеринарного ножа, И поднялся он, тяжел и невесом… Покатилось колесо за колесом. Долго плелся он с понурой головой То по жаркой, То по снежной мостовой, Но и все-таки, хоть путь его тяжел, В чем-то он успокоение нашел. Что желать ему? Не все ли уж равно? Лишь бы счастья Было чуточку дано, Что при солнце, что при дождике косом. И катилось колесо за колесом.

ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ

Борис Тайгин. «Волны и скалы»

В шестидесятые годы мне нередко доводилось бывать в Ленинградском Доме писателей. Там довольно часто устраивались вечера поэзии рабочей и студенческой молодежи. На одном из таких вечеров, 24 января 1962 года (дата точная: сохранился пригласительный билет), читал свои стихи на вид молодой, но почти без волос, худощавый и невысокий парень — Николай Рубцов.