Последняя партия

Вершинин Лев Рэмович

Остальные Отцы тоже понемногу оживали, прислушивались, разминали плечи в своих тесных рамках. Вот Главный откинул густую седую гриву и приложил к уху, а вот Китаец потянулся всем телом и шумно вздохнул, а Усатый подмигивает, облокотившись на край рамы. Глаза у него, оказывается, светло-желтые, а лицо все в мелких оспинках, странно, на портретах никогда не бывало видно.

– Ясно, – кивнул Хефе. – Какие будут мнения?

Отцы переглянулись. Никто уже не смотрел на Дана, он па время исчез, растворился, но не обиделся; как же можно, все правильно, свершилось все-таки,

теперь бояться нечего: если уж они возьмут дело, то мы победим, кто ж еще?

– Прекратите, друзья, прошу вас, прекратите немедленно!

Нет, Дан не подслушивал, он заставлял себя вообще ничего не слышать, не его дело, но уж очень громко переругивались Отцы; начали они вполголоса, но быстро завелись и совсем не слышать не получалось.

Хефе приходилось трудно, Усатый едва ли не орал на него, а Китаец поддакивал, а Скуластый словно бы и пытался успокоить этих двоих, но как-то не очень старательно, словно бы наоборот, подливал масло в огонь своей приятной лукавинкой; Главный хмурился все сильнее и только Сподвижник был спокоен, он скрестил руки на груди и холодно глядел на расшумевшихся льдисто-голубыми глазами. Потом Главный что-то шепнул ему, и он тихо, но очень по-военному скомандовал:

– Маал-чать!

И стало тихо. Сподвижника, видимо, сильно уважали. Усатый сделался меньше. Китаец часто-часто закивал головой, а Скуластый, храбрясь и никак не желая уступить последнего слова, торопливо заключил:

– Перед лицом катастрофы трения принципиально неприемлемы!

– Все? – сквозь бороду прогудел Главный. – Хорошо. Эмиль, разберитесь с сержантом.

По лицу Хефе, от бороды к вискам, ползли красные пятна.

– Омотолу!

– Слушаю, товарищ Эмиль!

– За мужество и героизм, проявленные при охране важнейшего достояния революции, объявляю вам благодарность, майор Омотолу!

– Родина и Свобода, товарищ Эмиль!

– К делу, к делу, – поторопил Сподвижник. Хефе вздрогнул.

– Есть! Майор, мы примем у вас объект. Код сейфа имеется?

– Так точно!

– Набирайте.

Диск пошел мягко, шуршаще.

Два-шесть-семь. Щелчок. Один-девять-пять-три. Щелчок.

Над диском вспыхнула крошечная лампочка. Медленно приподнялась стальная пластинка, обнажив треугольную скважину.

– Открывайте!

– Ключа нет, товарищ Эмиль!

– То есть? – глаза Хефе полыхнули. – Не дал, что ли?

Дан потерянно развел руками. Ой, что ж это будет?

– Ну, Владо… – Хефе скрипнул зубами и сплюнул. – Ну, козел…

– Твои кадры, дорогой, зачэм ругаешь? – ласково вставил Усатый; желтые кошачьи зрачки хитренько подрагивали.

– На своих посмотри, – огрызнулся Хефе.

– Маал-чать! – рыкнул Сподвижник. Мастерски это у него выходило. – Ты, Эмиль, вообще замри, ты у нас штрафник. А ты давай, работай, по твоей части дело…

Дан не уследил, как Усатый выбрался из рамы. Мягко ступая прошел к сейфу, прощупал дверь, приложил ухо, прислушался. Сунул руку в карман галифе и вытянул неправдоподобно громадную связку гнутых железяк.

– Нарарирара-рарира-аа… Хэйя-хоп…

Очень приятно мурлыкал Усатый, и работал на загляденье, руки словно ласкали металл, почти

без лязга, особенно – правая, левая у него была слабая, словно даже короче, но все равно, мастерски работал; отмычки сначала не подходили, но Усатый менял их, комбинировал, и вот наконец крючковатый штырь вошел в скважину, повернулся раз, еще раз…

Сейф распахнулся. Белое, пахнущее январем помещение оказалось за дверью, сплошь заложенное штабелем разноцветных ящиков.

Тишина стала почти ощутимой.

– Однако же, – сдавленно выговорил Скуластый, – архиинтересно, не правда ли?

Все зашевелились, словно проснувшись.

– Пошли! – скомандовал Главный, и Китаец нырнул из рамы на пол, рисково, ласточкой – только тощие ноги в парусине мелькнули – перевернулся, встал, вслед за ним спортивно выпрыгнул Хефе, и Сподвижник, и Скуластый соскочил на пол пружинистым мячиком. Только Усатый, погладив левую руку, отошел в уголок, присел, сунул под усы короткую трубочку, раскурил и исчез в сизо-голубом облачке, продолжая тихонько мурлыкать:

– Где же ты… где же ты, моя… нарира-аа…

– Давай-давай, товались, – прожурчал Китаец Дану. И Дан кинулся помогать. Отцы знают, что делать, они спасут все, они подскажут мне, я – руки Отцов, работать, работать!

Ох, и много же ящиков было в сейфе, тяжеленные, кило по пятьдесят, да еще и холодные, как лед; Дан не сразу приноровился, пот сочился, но передохнуть не было времени, работали все, Китаец задавал темп, он скинул синий китель, оставшись только в майке-сеточке, почти не прячущей безволосую грудь, он мелодично командовал, остальные подчинялись, стараясь только не выбиться из ритма, даже Сподвижник, тяжелые бугры вздувались у него на спине, на предплечьях, но все-таки и его прошибло потом, а Китаец был сух и бодр, а Скуластый суетился и что-то приговаривал, он не столько работал, сколько подбадривал, но делал это здорово, все время, казалось, что именно он подставляет плечо под самый тяжелый ящик.

Дан споткнулся, упал. И не смог встать. Все, Отцы, сил нет; я же не вы, я обычный; Сподвижник крикнул было, но присмотрелся и не стал шуметь:

– Довольно, – прогудел Главный. Борода его растрепалась, глаза азартно сверкали и выглядел он сейчас лет на двадцать моложе. – Как думаешь, Генерал?

– Полный комплект, – отозвался Сподвижник.

Рамы были завалены до краев, под завязку.

– А не перестарались? – тенорок Скуластого. – Место есть?

– Влезешь, – это уже буркнул Усатый. Не докурил, видно, настроение хреновое, шипит; однако уважительно. – Извиняюсь, уместитесь. Контре легавой, что ли, оставлять, в натуре? Западло…

– Цыц, – негромко, но веско сказал Главный. – По местам!

Рядом с виском Дана прошуршала парусиновая туфля. Пересиливая себя. Дан приподнялся. Отцы уже вернулись в рамы, они ворочались, пристраиваясь поудобнее на фоне разноцветных штабелей. Уходят… А что же дальше?

– А дальше что, Отцы?

Совсем тихо прошептал Дан, но Отцы услышали.

– Действительно, – сконфуженно сказал Главный, – а его куда?

Ох, какие круг в глазах…

– Если винтик не нузен, его выбласывают.