Последняя песнь Акелы. Книга третья
Шрифт:
Услышав последнюю фразу, Полина удивленно выпучила глаза, словно призывая невидимых свидетелей подивиться пелевинской наглости с обалдевшей улыбкой, медленно обвела взглядом яму, покрутила пальцем у виска и продолжила метать громы и молнии. Теперь суть обвинений сводилась к тому, что польза от мужчин в этом мире минимальна и им, особенно некоторым толстокоже-криворуким, нельзя доверить даже кошечку. Такую послушную, такую ласковую, такую… После многократного повторения эпитета «такую» фантазия Полины дала сбой, и она предпочла перейти к более широким обобщениям. Горделиво скрестив руки на груди, Полина приняла позу то ли древнеримского оратора, то ли базарной торговки и громогласно заявила, что все мужчины суть прислужники дьявола, потому как кто, ежели не рогатый, подзуживает их повоевать? Вот если бы мир состоял из одних только женщин
– И вообще, – устав корчить рожицы и размахивать руками, безапелляционно заявила Полина, – тебе давно пора бы набраться мужества и, признавшись, что являешься причиной всех наших бед, попросить у меня прощения.
– Чего-о-о? – поперхнувшись от неслыханной наглости, Алексей выронил нож и изумленно захлопал глазами. – На себя-то посмотри! – И, не дожидаясь, пока Полина вновь заведёт свою песню, перешёл в решительное наступление. – А кто невесть кому половину нашего провианта отдал? Ладно б – продала, а она – за так… У-у-у, блаженная!
Полина попробовала пролепетать что-то о голодающих африканцах, чёрных и белых, и о гуманизме, но быстренько стушевалась под гневным пелевинским взглядом и замолкла.
– А карабин свой в речке кто утопил? – продолжал орать Алексей, нависнув над сжавшейся в комочек Полиной, словно знаменитый меч над не менее знаменитым Дамоклом. – Да хрен с ними, с ружьём и жратвой! – закырхал он, пытаясь избавиться от забившей глотку пыли. – А фургон? Фургон кто в овраг ухнул, да так, что с концами?
– Я случайно, – тихонько пискнула Полина, с собачьей преданностью заглядывая в глаза разошедшемуся партнеру. – Я ж как лучше хотела, ну, правда, Лёш…
– Угу, – понемногу успокаиваясь, угрюмо буркнул Пелевин, – а получилось, как всегда: у нас ни хрена нет и мы в полной… яме.
– А знаете, Алексей, – осознавая, что гневный шквал прошел стороной и вновь можно безбоязненно выступать, ехидно прищурилась Полина, – вы – меркантильный тип! Я ему, – девушка, изображая бурю эмоций, театрально воздела руки вверх и закатила глаза, – о самом лучшем существе на свете, о Фее, говорю, а он… – она преувеличенно расстроенно всхлипнула, – а он нашел время мелочами считаться… Лучше б не в красноречии изощрялся, а придумал, как отсюда выбраться и Фею найти!
– Я не ослышался? – закончив выдалбливать четвертую ступень, Алексей вопросительно изогнул бровь. – Умнейшая, прямо таки гениальная женщина, испрашивает совета у глупого мужика?
– Нужны мне твои советы! – пренебрежительно фыркнула Полина. – Скажи, что делать нужно – и свободен. Я дальше без всяких криворуких сама справлюсь.
– Тихо! – вдруг шикнул Пелевин и прислушался к доносившимся снаружи звукам.
Где-то поблизости тихонько потрескивали сучья, слышался отдаленный клекот стай попугаев и перекрик обезьян, в общем – обычный шум обычного буша. Если не считать тихой, еле различимой на общем фоне, скороговорки человеческой речи. Где-то неподалеку, а главное – сверху, переговаривались люди. Трое или четверо, а может, и того больше. Вот только слов было не разобрать. Но само присутствие людей в этих диких местах Алексею предсказуемо не понравилось. Сделав страшные глаза, он приложил палец к губам и покосился на девушку. Но предосторожность была излишней: Полина, видимо, придя к тем же выводам, обмерла. Вот только всё было бесполезно: над краем ямы мелькнула сначала одна тень, потом другая и в ловушку заглянули люди. И если их лица, сокрытые жуткого вида масками, были неразличимы, то покрытые татуировками руки, сжимающие острые на вид копья, были достаточно красноречивы. Вот только ничего хорошего это красноречие не предвещало.
– Лёш, а Лёш, – пробормотала Полина испуганным шепотом, – а чего делать-то будем?
Девушка окинула нежданных гостей настороженно-испуганным взглядом и на всякий случай вжалась спиной в стену. Бесполезно, но какая-никакая, а иллюзия защищенности есть.
– Чего-чего, – напряженным голосом проворчал Пелевин, аккуратно сдвигая планку предохранителя карабина. – Если они, – Алексей нервно мотнул головой, указывая на чужаков, – возжелают забросать нас камнями и копьями – будем помирать. Не возжелают – будем договариваться. Третьего варианта я чегой-то не вижу.
По-видимому,
– А теперь чего? – растеряно хлопнув глазами, повторила Полина и аккуратно потеребила охвостье каната. – Полезем?
– Нет, блин горелый, полетим, – коротко огрызнулся Пелевин, лихорадочно размышляя над сложившейся ситуацией. – Ты ж у нас ангел, – и, не обращая внимания на зардевшуюся от неожиданного комплимента девушку, продолжил, – правда, падший. Если и летаешь, то только сверху вниз. Ну а я даже в посмертном бытии вряд ли ангельского чина удостоюсь. Так что коли у нас крыльев нема, – Алексей, поколдовав на канатом, протянул его девушке, – тогда лезь в петлю. Да не на шею же! – траппер вырвал верёвку из рук ошалевшей Полины, одним движением продёрнул канат до талии девушки и затянул на поясе. – Ну и чего замерла? Потяни за веревочку-то, глядишь – они тянут-потянут да и вытянут.
– Ну вытянут, а потом? – шмыгнула носом Полина, судорожно вцепившись в канат. – Потом-то чего?
– Вот выберемся и поглядим, чего потом будет, – флегматично пожал плечами Алексей, и, не дожидаясь, когда же Поля решится, сам дважды дернул за канат.
– Всегда у тебя так – поглядим, – Полина посмотрела на веревку с опаской, а на Пелевина – с откровенным недоверием. – Ой, – взвизгнула она, когда канат, поднимая её со дна ямы, рывками пополз вверх. – Лёша, ты тут того, не засиживайся-я-а-а-а!
Это она хорошо сказала. Можно подумать, что прозябание в грязной яме, особенно когда на тебя таращится полдюжины весьма недобрых на вид страхолюдин с копьями наперевес, располагает к длительному, а главное, комфортному отдыху… Впрочем, отдохнуть в одиночестве Алексею не довелось: грязь от Полиных ботинок и уже знакомый канат рухнули на Пелевина одновременно. Сунув револьвер за пояс под куртку, а второй нож в голенище сапога, траппер закинул карабин за спину, перекрестился и, крепко вцепившись в канат, резво покарабкался наверх. Едва его голова показалась над краем ямы, в плечи траппера вцепились три пары черных рук и одним рывком выволокли Пелевина наружу. Оказавшись на свободе, Алексей тут же повел глазами по сторонам, разыскивая Полину, а увидев её, с облегчением вздохнул: девчонка сидела, прислонясь спиной к трухлявой акации, неспешно грызла какой-то плод и, судя по виду, чувствовала себя превосходно. К удивлению охотника, разоружать его никто не стал. Из полутора десятков чернокожих верзил, топтавшихся на поляне, внимание ему уделил лишь один: высокий, иссиня-черный, сплошь покрытый разнообразнейшим татуажем. Единственный, кто щеголял в бумажных штанах, перетянутых широким кожаным поясом с массивной золотой бляхой. Остальные обходились щитами и накидками. После сумбурной, но конструктивной беседы проходившей на уровне: «моя-твоя мало-мало понимай и каи-каи, он здесь!», до Алексея дошло, что освободитель желает представить освобожденных вождям племени. Правда, пару раз в речи татуированного проскакивало что-то вроде «белые сахибы», но траппер посчитал, что неправильно перевел. Откуда тут взяться белым?
Закончив переговоры, предводитель аборигенов, эмоционально жестикулируя, о чем-то распорядился и, по-видимому, дожидаясь отчёта, вальяжно развалился в тенёчке. Демонстративно подчеркивая собственную независимость и показывая, что и путешественники не лыком шиты, Алексей обвёл снисходительным взглядом деловитую суету чернокожих охотников и привалился к дереву напротив вождя. Дожидаясь команды к выступлению, Пелевин вынул из рюкзака кожаный кошель с точильными камнями и принялся неторопливо править лезвие ножа. Тонкий посвист затачиваемой стали привлёк внимание зулуса. Скорчив недовольную физиономию, негр скосил глаза на Пелевина, какое-то время с гримасой превосходства взирал на траппера и что-то неразборчиво фыркал себе под нос. Впрочем, когда белый охотник, проверяя заточку, легким движением срубил средней толщины ветку, пренебрежение во взоре негра сменилось сначала недоумением, а после завистью. Испросив жестами разрешения, зулус бережно, словно младенца, взял нож в руки и некоторое время ласково поглаживал матовую сталь, цокая языком и закатывая глаза от восхищения. Через четверть часа зулус с явной неохотой вернул клинок владельцу и скомандовал выступление.