Последняя песнь трубадура
Шрифт:
Галя удовлетворенно смотрела, как клиент по объявлению по-деловому затрусил прочь. Есть, оказывается, у нее в жизни защита.
Легче всего было превратить Наташку в окончательную красавицу. Гигиена, режим, правильное питание. Галя даже нашла работу, где ей помогли получить комнату в коммуналке в Москве для того, чтобы Наташка училась в московской школе и посещала детский балетный факультатив при Большом театре. Когда Галя смотрела, как ее ребенок порхает на пуантах, как ангел, ей казалось, что она в раю. Но наступал следующий день, и ее в очередной раз вызывали в школу. Не было конца Наташкиным преступлениям. Ругалась, дралась и без зазрения совести отбирала у других детей
– Она пыталась мне выколоть глаз ручкой, – орал крупный немолодой мужик.
– Зачем? – удивилась Галя.
– Вы у меня спрашиваете? Вы, которая растит будущую уголовницу! Да мы сейчас поставим ее на учет в детскую комнату милиции и возбудим дело. Против вас, кстати, тоже. Вы ведь ей не родная мать, вы взяли такую ответственность и не справились! Может, вы скрытая садистка и обучаете ее всяким мерзостям!
– Мне вдруг показалось, что я действительно скрытая садистка, – спокойно произнесла Галя. – Потому что ваш глаз я сама сейчас выколю. Все равно вы им не видите Уголовный кодекс, где предусмотрено наказание за разглашение тайны усыновления.
Директор бушевал за ее спиной, когда она вышла в коридор к ожидавшей там Наташке.
– Зачем ты это сделала? – резко спросила она.
– Он ко мне под юбку лез, – лениво протянула Наташка.
Галя ворвалась в кабинет директора. На глаз она не покушалась, но судом и кастрацией грозила. На следующий день она нашла другую школу. Оттуда Наташка однажды пришла бледная, с глазами в пол-лица.
– Ты мне, правда, не родная мама?
– Деточка, – заметалась Галя. – Ты же должна помнить. Ты же большая была, когда я тебя из детдома забрала.
– Дура! – закричала Наташка. – Ты противная сволочь! Я не хочу ничего помнить. Ты мне сказала, что ты моя мама.
Вечером она пришла домой пьяная вдрызг.
Накануне суда по делу Тамары Синельниковой Сергей долго сидел в офисе, просматривая записи для речи, протокол допроса свидетелей. Наконец поднялся, надел пиджак и вдруг как-то неожиданно для себя решительно подошел к сейфу и достал коробочку с ожерельем. До этой минуты ему даже в голову не приходило отдать его Ларисе. Лучше продать и принести ей деньги. Не все, конечно, но такую сумму, которая хоть на время стерла бы с ее лица недовольное, презрительное выражение. Он сам не мог объяснить, почему передумал. Но ему захотелось увидеть ее глаза, когда она увидит это сверкающее великолепие. Правда, она всегда говорит, что женщина со вкусом должна носить изящные, маленькие, не бросающиеся в глаза украшения. Только Дина же почему-то сказала, что подобрала Ларисе именно это. А мнение Дины для Сергея всегда стояло рядом с заключением эксперта. Ну не понравится Ларисе – не будет носить. Продаст. Правда, в этом случае ему ничего не перепадет, но у него, кажется, появились совсем другие варианты вместе с Филиппом Нуаре.
Когда Сергей вошел в квартиру, Лариса лежала в постели с книжкой в руках. По привычке последнего времени она не повернула к нему головы. Обычно он тоже молча шел на кухню ужинать какой-нибудь колбасой, потом лежал в ванной, потом укладывался рядом с Ларисой, чувствуя себя истуканом из-за того, что не только не может разбить дурацкого молчания, но даже на диван в другую комнату перебраться не в состоянии. Потому что не чувствует в себе желания что-то менять ни в лучшую, ни в худшую сторону. Он не знает, какая сторона лучше. Возможно, обе – хуже. Но сегодня он сразу подошел к кровати. Постоял в ожидании, не соизволят ли его заметить. Затем присел на краешек и прямо на книжку повесил ожерелье. Небольшие светлые глаза Ларисы расширились.
Она побледнела от волнения. По мнению Сергея, с таким паническим
– Что это? – Сергей не узнал ее голоса.
– Совершенно точно не бижутерия, милая. Изумруды, сапфиры, рубины и прочая мелочь. Если скажешь, что вульгарно, я не виноват. Я это взял в качестве гонорара. Мне понравилось.
– Вульгарно? – Лариса засмеялась своим мелодичным смехом. – Такой сумасшедшей красоты я в жизни не видела. И никто не видел. Все просто умрут.
– И это самое главное, – удовлетворенно заключил Сергей.
Лариса пулей выскочила из постели. Бережно положила ожерелье на столик у зеркала. Затем бросилась в ванную, вытащила из волос бигуди, смыла с лица крем, припудрилась, подвела глаза, накрасила губы, надела черную кружевную сорочку и лишь затем застегнула на шее ожерелье. Сергей изумленно присвистнул. Лицо Ларисы с мелкими, милыми, простенькими чертами засияло празднично и ярко, как главная драгоценность в букете этих камней.
Поздно ночью, когда Лариса уснула, устав от радости и любви, Сергей смотрел в темноте на привычные предметы, в окружении которых ему так уютно, на короткие кудряшки жены, свернувшейся рядом, как котенок, на поблескивающие в лучах уличных фонарей разноцветные камни. «Женщины… – думал он. – Когда им хорошо, жизнь приобретает совсем другой смысл. А хорошо им от какой-то чепухи».
– Ты пойдешь на суд, – сказал Князев с угрожающими нотками в голосе.
– Что я там забыла? – плаксиво возражала Виктория. – Ты что, хочешь, чтоб меня там все оскорбляли, допрашивали или арестовали в зале суда?
– Да кому ты нужна, арестовывать! Там будет полно врачей с их е…ной клятвой Гиппократа. Ты – дура. Ты могла ошибаться. Но они зачем гробили здорового человека. Они что – взятки брали?
– А разве не брали? – удивилась Вика.
– Но не станут же они признаваться в этом на суде. Это ж уголовка.
– Что же они будут говорить?
– То же, что и ты. Ошиблись. Поверили тебе, ты – им.
– По-твоему, и Орлов так скажет? Он маму в глаза не видел.
– Пусть попробует сказать иначе. Я с ним провел профилактическую беседу. По-моему, у него у самого крыша поехала. Спрашивал, не я ли к нему убийцу подсылал.
– А ты не посылал?
– На хрена мне так подставляться из-за какой-то мрази.
– Славик, может, вместе пойдем? Тебя тоже вызывали.
– Запомни своей тупой балдой. Я тут ни при чем. Я знать ничего не знаю. Формально мне никто ничего предъявить не может.
– Значит, мне формально могут. И ты меня посылаешь. Какая же ты сволочь! Ты все продумал. Ты всегда хотел от нас обеих избавиться.
Князев сильно ударил ее тыльной стороной ладони по губам. Глаза Виктории наполнились слезами, она стала истерически задыхаться. Он ударил еще раз. По ее подбородку потекла кровь. Князев почувствовал тот странный подъем, похожий на сексуальное желание, который всегда испытывал, избивая жену. Когда-нибудь он позволит себе не сдерживаться до… до конца. Он бил ее кулаками по лицу, груди, животу. Она упала на пол, закрываясь руками. Ему вдруг бросилась в глаза ее беззащитная полная шея. Он сдавил ее и почувствовал прилив похоти. И торопливо, грубо вошел в истерзанное женское тело, безответное и покорное. А когда, рыча и дергаясь, он исходил соком удовлетворенной страсти и нашедшей выход агрессии, перед его мысленным взором отчетливо возникло видение. Полудетское, тонкое личико в прядях пепельных волос и голые исцарапанные коленки. Князев застонал и откатился подальше от жены. Ему вдруг захотелось глупой, сентиментальной нежности. Но он никому бы в этом не признался.