Последняя роль неудачника
Шрифт:
— Обговорим детали.
Спустя полчаса, когда за Митрохиным закрылась дверь, Антон Плетнев повернулся к Турецкому и сказал:
— Саш, можно вопрос?
— Валяй, — разрешил Турецкий, дымя сигаретой.
— Как ты это делаешь?
— Что именно? — не понял Александр Борисович.
— Да вот это. Один пристальный взгляд, и разъяренный волк тут же превратился в смирного ягненка.
— А, ты про это, — Александр Борисович улыбнулся. — Это называется «взгляд на поражение». Это как у японских самураев. Когда два незнакомых самурая встречались на дороге,
— Как же они узнавали, кто из них сильней?
— А вот так и узнавали — по взгляду. Помнишь как у Толстого? «Глаза — зеркало души!»
Плетнев задумчиво поскреб в затылке, и Турецкий, видя его замешательство, весело рассмеялся.
— Да ну тебя, — фыркнул Плетнев. — Я серьезно спрашиваю, а ты…
— А я тебе серьезно и отвечаю.
— Ладно, проехали. — Антон улыбнулся. — Лучше скажи, где вы Новый Год праздновать будете? К нам с Васькой не соберетесь?
Александр Борисович покачал головой:
— Нет. Хотим отпраздновать вдвоем.
— Романтично, — заметил Плетнев.
— Будешь зубоскалить, не пригласим на Рождество, — предупредил его Турецкий. — А на Рождество у нас будет огромный жирный гусь. Он уже дожидается своего часа на балконе.
— Ого! Откуда такая экзотика?
— Ирине клиентка приволокла. Плата за счастливое избавление от невроза.
— Везет же некоторым, — вздохнул Плетнев. — А мне мои клиенты только ручки дарят. У меня уже три позолоченных «паркера» в столе. И все фальшивые!
Плетнев засмеялся, однако Турецкий на этот раз остался серьезен.
— Не нравится мне этот Митрохин, — задумчиво проговорил он. — Что-то в нем есть… неискреннее.
Антон пожал плечами:
— Не знаю, Саш. По мне обычный толстосум. А насчет искренности, так они ее еще в школе за пирожок продали. Да и хрен с ним, он ведь к нам не исповедоваться пришел.
Турецкий тряхнул головой.
— Да, Антоша, ты прав. Сегодня праздник, Новый Год. Незачем портить себе настроение из-за обычного хама.
В запасе был еще час. Александр Борисович уже готов был спуститься в метро, но в запасе был еще час. Если выпить бокал пива, это займет не больше двадцати минут. А рюмку водки — и того меньше. Потом можно ехать домой. Да, потом можно спокойно ехать домой. Просто странно, как меняется мир после одного-единственного бокала пива. Рюмка водки в этом деле предпочтительнее, но пить водку в одиночестве почему-то считается плохим тоном. Если человек (интеллигентный и прилично одетый человек, уточним для ясности) заказывает себе в баре рюмку водки, окружающие тотчас принимаются смотреть на него с сочувствием. «У парня явно что-то случилось», — думают они.
Никого и никогда не убедишь в том, что пьешь водку… просто потому, что хочешь водки, если на тебе приличный костюм, а на носу у тебя поблескивают очки в золотой оправе.
— Александр Борисович, вы?
Турецкий отхлебнул пива и покосился на подошедшего человека. Физиономия была отдаленно знакомая. Впрочем, слишком отдаленно, чтобы забивать себе этим голову.
— Нет, вы обознались, — сухо ответил Турецкий.
Мужчина усмехнулся.
— Не валяйте дурака. Я ведь вас узнал.
Турецкий поставил бокал с пивом на стойку бара и повернулся к незнакомцу.
— И что теперь?
— Да ничего, — ответил тот, улыбаясь. — Просто приятно видеть вас в добром здравии.
— Мне приятно, что вам приятно. Всего доброго! — равнодушно проговорил Александр Борисович и снова взялся за свое пиво.
— Эге, да вы меня, я вижу, не узнали. Я Слава Прокофьев. Владелец автомастерской, помните? Вы меня посадили четыре года назад за… Впрочем, уже не важно, за что, поскольку свой срок я оттрубил.
— Я многих посадил. — Турецкий отхлебнул пива и снова покосился на мужчину. — И что теперь? Хотите расквитаться со мной за прошлые обиды?
Мужчина засмеялся.
— Вот еще! Да какие там обиды! Если б не вы, я бы сейчас до сих пор чалился на нарах. Вы меня на два года посадили и от большой беды уберегли. Парни те, с которыми я связался… они ведь через полгода после меня сели. Только уже за вооруженный налет и убийство милиционера.
— Не повезло, — заметил Турецкий.
— Им — нет, — отозвался мужчина. — А мне — да. Не посади вы меня тогда, я бы с ними был. И получил бы на полную катушку. А теперь я вот он — перед вами! Отмотал свою полторашку и вышел за примерное поведение — чистый перед Богом и людьми.
— И готовый к новым подвигам?
Улыбка сошла с лица мужчины.
— Чего? — недоуменно переспроси он.
— Ничего. К слову пришлось.
Мужчина помолчал.
— Вижу, Александр Борисыч, у вас сегодня мрачное настроение. Что-то случилось?
Турецкий нахмурился.
— Слушай, приятель, — нетерпеливо проговорил он, — иди своей дорогой. Я тебя не помню, да признаться, и вспоминать не хочу. За свою жизнь я пересажал полсотни человек. И ни один из них не стоит того, чтобы я заводил с ним дружбу.
— Это не важно, — отрезал мужчина. — Не важно, что вы меня не помните. Главное, что я вас помню. Знаете, Александр Борисыч а я ведь о вас часто думал. Там, на киче… Поначалу думал: выйду, найду вас и убью. Даже представлял себе это. Как я вас темным вечерком, из-за угла… А потом, когда узнал про дружков своих, так Богу за вас молиться стал. Это он меня уберег. Он, но вашими руками.
Турецкий молчал. Всё, что он хотел, это зайти в бар, выпить кружку пива и побыть немного одному — перед тем, как вернуться домой и продолжить изображать из себя счастливого супруга. Но даже этого не получилось. Что же это за жизнь такая?