Последняя шутка Наполеона
Шрифт:
Проснувшись после полудня , она увидела, что погода – великолепная: солнце – яркое, небо – синее, птицы – в праздничном настроении. Съев остатки позднего ужина и умывшись из рукомойника в огороде, Рита отправилась посмотреть, что делает дед. Иван Яковлевич был занят починкой крыши со стороны дороги. Расплавив в ведре гудрон, он мазал им стыки между рубероидными листами вокруг трубы. Тётя Маша, стоя возле забора, снова о чём-то его просила. Увидев Риту, она приветливо улыбнулась ей.
– Добрый день, Ритуля. Как поживаешь?
– Здравствуйте,
– Да тоже неплохо. Ты представляешь – мой поросёночек прибежал обратно домой!
Рита, как смогла, сделала лицо похожим на блин. Всплеснула руками.
– Вот счастье-то! Я от всей души поздравляю Вас, тётя Маша.
– Спасибо, Риточка. Представляешь – калиточку сам открыл, а потом закрыл. И бегает, хрюкает! Я на радостях его даже расцеловала, будто сынка. С праздником поздравила. И тебя поздравляю с праздником, моя девочка.
– И Вас также с праздником, тётя Маша, – ещё обильнее растеклась Рита липовым мёдом добрососедства, – а что за праздник-то нынче? Что-то я, грешным делом, запамятовала!
– Успение Пресвятой Богородицы. Большой, светлый, престольный праздник. Мы всем краем села соберёмся нынче у Ильичёвых, песни попеть. И Ивана Яковлевича зовём. Он песен-то знает уйму! Придёте ведь, Иван Яковлевич?
– Приду, Машутка, приду, – отвечал старик с высоты, – крышу долатаю, картошку выкопаю, умоюсь, да и приду. Очень много дел. Послезавтра едем уже домой.
– Так ждём, Иван Яковлевич. И Риточку ждём.
Поцеловав Риту, соседка быстро ушла. А Рита осталась, и, задрав голову, наблюдала за дедом. Тот напевал, работая. Он любил Успение. Этот праздник был первым вздохом после тяжёлых летних работ в селе – ведь он совпадал с концом сбора урожая. А Рита больше любила Троицу, потому что это был праздник начала лета, когда каникулы – впереди. Кроме того, песни, которые пели бабы на Троицу, ей казались более мелодичными. Душа плакала от того, что на каждый праздник были у них особые песни, пришедшие из глубин минувших веков, все эти века прожившие, а теперь умирающие -ведь женщин, которые пели их, оставалось меньше и меньше. Ещё лет пять, и конец. Песни умирали вместе с деревней.
Две девочки и малыш из дома напротив во дворе злили щенка, бросая друг другу палку, которой он хотел завладеть. Щенок на них лаял. Взрослые из окна ругались. Прохожие поздравляли Ивана Яковлевича с Успением. Он приветливо отвечал. У каждого спрашивал, как дела. Спросил и у внучки, как ей спалось, что ела она на завтрак. Видя, что отношения восстановлены и возврата к ссоре не будет, Рита решила заговорить о Выселках. Обозначив тему, и подождав, когда прогрохочет грузовик с тёсом, она задала вопрос:
– Ты туда ни разу не забредал?
– Я туда специально ходил, – сказал Иван Яковлевич, закуривая.
– Специально?
– Ну, да. Просто любопытно было взглянуть.
– И кладбище видел?
– Видел.
– Так говорят, оно проклято!
– Мы с тобой вчера уже ,кажется, обсудили моё отношение
Рита покраснела. Вот он всё же, намёк на её ужасное поведение! Вероятно, он прозвучал случайно, и дед о нём пожалел. Надеясь на это, Рита продолжила разговор.
– А кто на нём похоронен?
– Те, кто там жил.
– На Выселках?
– Да.
– А это была большая деревня?
– Нет, совсем небольшая.
– А почему её больше нет?
– Ну, как почему? Многие деревни исчезли с лица земли после революции. До сих пор они исчезают, а города растут. Это неизбежный процесс.
– Слушай, а зачем ты перед отъездом крышу латаешь? Она ведь, вроде бы, не течёт.
Старик улыбнулся, размазывая по стыку гудрон.
– А вот поздней осенью прольёт дождь, а потом ударит мороз, лёд крышу растянет, и может быть повреждение. Её надо как следует укрепить.
– Иван Яковлевич, пора железную крышу класть, – прошамкал, проходя мимо, дядя Володя, электрик, – С праздничком тебя, дорогой!
– Тебя также с праздником. А железная крыша дорого стоит. Не потяну.
Замедлив шаги, электрик с прищуром оглядел Риту и усмехнулся, показывая довольно редкие зубы.
– Да ты бы внучку поменьше баловал тряпками – глядишь, денег было бы больше!
– А ты бы, дядя Володя, меньше совался не в своё дело – глядишь, побольше было бы у тебя зубов, – дала совет Рита. Дядя Володя загоготал и поплёлся дальше. Дед промолчал. Несколько минут было весьма тихо, так как детей и щенка загнали домой. Иван Яковлевич курил одну за одной, ползая по крыше с ведёрком и черенком сапёрной лопатки, которым он наносил гудрон. И вдруг очень высоко в ярко-синем небе раздался грохот – такой, что дрогнул забор, к которому прислонялась Рита. Она испуганно подняла глаза, и, увидев в небе лишь самолёт, который белел на очень большой высоте, протягивая туманный след за собой, спросила:
– Дед, а это что грохнуло?
– Самолёт, – спокойно сказал бывший офицер, отбрасывая окурок.
– Как – самолёт? Он, что потерпел крушение?
– Нет, конечно. Преодолел звуковой барьер. Скорость звука помнишь?
– А как же! Триста метров в секунду.
– Так вот, когда самолёт преодолевает…
– Дед! Леший с ним, с самолётом! – крикнула Рита, поверив в то, что ничего страшного не случилось, – кто жил на Выселках? Ты не знаешь?
Дед не обиделся, потому что был в приподнятом настроении.
– Риточка, я ведь родом-то не оттуда. И не отсюда. Но слышал я, что там жил какой-то Мутлыгин, лесопромышленник.
– Кто? Мутлыгин?
– Да. Говорят, он прожил почти сто лет, детей своих проклял, а всё имущество отписал каким-то монастырям. Я слышал легенду, что в ночь перед погребением он бесследно исчез из гроба, и гроб зарыли пустым. С тех пор ходит слух, что эта могила ждёт своего хозяина. Но другого, так как Мутлыгина чёрт не выпустит.
– А когда он помер?
– До революции.