Последняя свобода

Булгакова Инна

— Я должен напечатать эту вещь, — заявил он категорически. — Без нее не то.

— А что, остальное так слабо…

— Ты всегда писал прекрасную прозу, Леон. Но этот роман меня особенно поразил.

Всех наповал — поразительное (и подозрительное) единодушие!

— Будь он проклят, этот старик! — вырвалось у меня.

— Он проклят, с ним все в порядке. А ты, как Обломов, как Манилов какой-то…

— Гриша, сегодня в Москве…

— Ну вот, вместо того чтобы работать…

— Сегодня в Москве, —

перебил я твердо, — я понял: если не найду убийцу Марго, мне крышка.

Супруги уставились на меня, как на призрак, Гриша пробормотал:

— Тебе угрожают?

— Работе моей крышка. Никто мне не… — Я запнулся, вдруг дошло: мне угрожают вот уже два года, а я прячусь от жизни, как Обломов с Маниловым. — Гриша, ты хорошо помнишь те события, ну, тем летом?

— В общем, да.

— Помнишь, на дне рождения ты рассказывал, что в пятницу виделся кое с кем из «Совписа» по поводу моего романа?

Горностаев очень влиятельная личность в литературных сферах, его страсть — открывать «гениев». Я же, связанный с театром, стою особняком. Впрочем, это уже в прошлом.

Он ответил тихо, с потаенным каким-то пылом:

— Все было налажено, Леон, они ждали рукопись.

— Ты купался тогда в озере?

— Когда?

— В ту пятницу.

— А при чем тут…

— Сделай милость, вспомни.

Он то ли вспоминал, то ли обдумывал ответ.

— Ал, ты не помнишь?

— Нет, конечно.

Супруги переглянулись. Собственно, меня интересовала их реакция, в точном ответе я не нуждался: я-то помню, как Гриша сам водил машину, на два подвига в день его не хватало. И он заключил:

— Вероятнее всего, я остался ночевать в Москве.

Что и требовалось доказать: в день смерти Прахова босс пребывал в Москве. Я поднялся, прощаясь; он вышел проводить; постояли у крыльца, у бочки под водостоком.

— Леон, ты так уверен, что она убита?

— Пока не «так», но… — Я усмехнулся. — Вода, лезвие и камень. — Зачерпнул застоялой воды и поморщился: таким смрадом потянуло.

— Но за что?

— Я безумно жалею, что написал этот роман. Ты хорошо знал Прахова?

— Совсем не знал. Стал бы я скрывать.

— Совсем?

— Ну, от тебя слышал про диковинного старика. Не углубляйся в эту пропасть, дописывай скорее, пока у меня есть деньги.

— А кровь, Гриша?

— Какая кровь? — кажется, он побледнел.

— Которую вода не смыла.

— Гриш! — позвала Аленька (несомненно, подслушивавшая из коридора).

— Иду! — Он поднялся по ступенькам, обернулся и, сказал со странной улыбочкой: — Огонь сильнее.

Глава 8

В царстве заката — медные стволы сосен, горящие пурпурным золотом воды — бродили мы с сыном по нашему берегу (Мария милостиво осталась с книгой

в беседке). Сжато и конкретно, без особых эмоций описал я факты, собранные за сегодняшний день. Он слушал молча, потом сказал:

— Сегодня она исчезла.

— Да, шестого августа.

Но грозы ничто не предвещало в голубовато-прозрачных небесах, тишь стояла да гладь, лишь где-то далеко и нежно перекликались женские голоса.

— Ты чувствуешь связь между романом и ее исчезновением?

— Чувствую. Только не могу понять, в чем она проявилась.

— В том мгновенье, когда вы услышали стон или крик и Марго вошла к Прахову. Это кульминация. Ты заметил, как был одет мертвый?

— Как для торжественной премьеры. Я его никогда таким не видел.

— А ты его часто видел?

— Ну, не так чтобы… когда к Машке заходил.

— Он когда-нибудь вспоминал молодые подвиги?

— Никогда. Я даже думаю, что и она из твоего романа узнала.

— Итак, он выбрал меня, еще в семьдесят седьмом. Ну, это предыстория. А завязка — в пасхальное воскресенье, когда я доложил, что к своему дню рождения собираюсь зарезать героя, прототипу которого пошел десятый десяток.

— Ты его не назвал, но я догадался.

— Все могли догадаться. За тринадцать лет я так или иначе своего соседа упоминал, без «предыстории», конечно.

— Ну, упоминал, догадались — ну и что?

— А то, что он умер в самую подходящую — предсказанную! — минуту. И все «подозреваемые» в это время находились в Москве.

— В чем их можно подозревать? Старик умер своей смертью.

— И его сожгли. Фантастическая загадка, Коля, уникальная. Ты чувствуешь?

— Я не понимаю.

— Он вызвал меня — «немедленно, с рукописью!» — бодрым, звонким, взволнованным голосом.

— Он вызвал тебя… — Коля резко остановился, — на место будущего преступления?

— Ты предугадываешь мою мысль. Вот первая реакция матери на сообщение о смерти Прахова: «С каким диагнозом?»

— У тебя есть тайный враг?

— Не верится. Слишком много чести, слишком романтично, но… — Я пожал плечами.

— Но если он существует, — подхватил Коля, — то должен был исполнить авторский замысел: последнее проклятие монаха и его смерть. Однако не заметить при вскрытии ножевую рану…

— Оставленную, вероятно, моим охотничьим ножом… Вот представь: тогда замысел по каким-то причинам сорвался, но был исполнен в Кукуевке…

В сумеречной тени сосен его лицо исказилось — так же, наверное, как и мое. Впервые я высказался так откровенно и определенно.

— Примем это как гипотезу. То есть я был приглашен Праховым к его трупу, понимаешь? Но помешала Мария.

— Но если там был третий, и мама явилась свидетельницей (непонятно, правда, чего), то почему она не погибла тогда же?