Последствия больших разговоров
Шрифт:
Эша бросила телефон на подушку, перевернулась на спину и уставилась в потолок. Что же такого случилось в июле шесть лет назад? Это определенно был точный срок, потому что именно тогда Сева изменился. Двенадцатилетний мальчик, бродивший вдоль путей без одежды, совсем один... Его ограбили и бросили? Привезли и бросили...
Привезли откуда?
– Я пойду ужинать!
– свирепо сказала Шталь лежащему на подушке телефону.
– А потом пойду погулять! Или может, наоборот. С меня на сегодня хватит загадок! И странностей хватит! За один день я их получила больше, чем за все время работы на
От хризолита немедленно пошли негативные эмоции - ему явно не понравились ни тон, ни определение "тьфу!" Шталь сердито сдернула его с шеи и сунула под подушку, потом наклонилась, почти касаясь губами телефонного дисплея.
– Ты считаешь, что я должна куда-то позвонить?! Считаешь?! А?!
Тотчас же телефон то ли с перепугу, то ли в знак отрицания, то ли, что было наиболее вероятно, в силу естественных причин, писком известил о полной разрядке аккумулятора и, мигнув на прощание, отключился. Эша победно кивнула и, спрыгнув с кровати, схватила Бонни, задумчиво топтавшуюся по клавиатуре, переправила птицееда в его обиталище и решительно направилась в коридор, собираясь поменять местами ужин и прогулку. Ей совершенно определенно нужно проветриться и поменьше думать о Говорящих, о нечисти, о начальниках с горящими глазами и бедных голых мальчиках, бродящих вдоль железнодорожных путей! Но уже в прихожей Шталь сообразила, что из одежды на ней только полотенце и раздраженно вернулась в комнату.
– Я ухожу!
– сказала она платяному шкафу, выхватывая из него сразу пять вешалок с одеждой.
– Я никуда больше не буду звонить!
– сообщила она одежде, сваливая ее на кровать.
– Во всяком случае, сегодня!
– заверила она подушку, доставая из-под нее хризолит и возвращая его на шею.
Эша выбрала темно-зеленое платье, закрутила волосы на затылке, добавила к имиджу длинные ажурные серьги, проверила еще раз террариум и китайскими шажками выбежала из комнаты.
Через пару минут она вошла обратно - на сей раз суровыми славянскими шагами. Сдернула трубку городского телефона и еще раз набрала номер редакции газеты "Вечер". Она не рассчитывала на то, что звонок услышит неизвестно зачем забредший в редакцию припозднившийся сотрудник, и сделала это исключительно для того, чтобы убедить себя в том, что сделала все возможное.
Шталь, томно разглядывая себя в зеркало, прослушала пять гудков и собралась уже положить трубку, когда в ней вдруг приглушенно сказали:
– Хто ето?
Голос определенно был женским, и в нем в невообразимо причудливых пропорциях смешались крепкий хмель, легкая сонливость, сильная усталость, немножко веселья, чуток раздражения и все это было как следует заправлено философской уверенностью в том, что все как-нибудь да образуется. Эша, слегка растерявшись, ответила:
– Э-э... Я.
– Как дела?
– спросила
– Устала, - честно призналась Шталь.
– Столько работы!..
– Работы? Ты не Светка, - сделала вывод трубка.
– А-а, Ритка! А... ты де?
– Пока дома. Собиралась пойти погулять, - машинально сообщила Эша.
– А...
– Дома в семь вечера?
– в трубке протяжно вздохнули и чем-то брякнули.
– Ты не Ритка... Наташка! А ты чего вчера не пришла?! Мы тебя ждали, ждали...
– Я не смогла.
– Так приходи сейчас! Я только на пару минут заскочила - телефон забыла. Хорошо, вовремя вспомнила - завтра ж все барахло вывозят.
– Почему?
– поинтересовалась Эша, недоумевая, зачем спрашивает о том, что ей совершенно не нужно.
– Ну ты беспамятная! Я ж тебе еще неделю назад говорила! Прикрыли нас, все! Разогнали всех! Средств больше нет, рекламодатели разбежались. Вместо редакции теперь будет продуктовый магазин, типа мини-маркет... Сейчас же только торговцы на плаву. А куда теперь мне, в мои-то г-годы...
– Да ладно, годы - ты еще у нас хоть куда!
– Ты не Наташка, - тут же отреагировала невидимая собеседница и отчетливо зевнула.
– Слушшай, а ты хто?
– Да я это!
– Эша, наконец-то, решилась взять инициативу в свои руки.
– Узнала?! Только не говори, что нет! Только попробуй меня опять назвать чужим именем! Целый вечер тебе на сотовый звоню! Телефон с собой надо носить, елки!
– А, это ты?
– осторожно и с легкой враждебностью произнесла трубка.
– Вот уж... как говорится... Ты слушай... а мы тут поминки по газете справляем. Присоединиться не желаешь? Все-таки бывший главный редактор!.. мать-основательница... Конечно, твоему Борьке никакой кризис не страшен! Я ведь просила тебя...
Очень сложно вести разговор, когда ничего не знаешь ни о собеседнице, ни о себе, кроме того, что ты бывший главный редактор и у тебя есть Борька, которому не страшен никакой кризис. Все же, Эша попыталась.
– Мне тут нужно кое-что уточнить, если ты не против. Ты ведь в июле две тысячи третьего уже в "Вечере" работала?
– Ты что, Сергеевна, настолько уже?.. Ты ж сама меня в девяносто девятом на работу принимала!
– Старенькая я стала, - сказала Шталь разбитым голосом, подмигивая своему зеркальному двойнику.
– С памятью плохо. Да и лицо пошло морщинами. Ужасно выгляжу! Видела б ты меня!
– Да брось, хорошо ты выглядишь!
– запротестовала трубка с радостным сочувствием.
– Правда, я давно тебя не видела...
– Ты не помнишь, шесть лет назад, в июле нашли мальчика возле путей. Без вещей, бродил там совсем голый. Севой звали.
– Не припоминаю, - пробормотала сотрудница газеты "Вечер", и Шталь показалось, что та начинает засыпать.
– Июль две тысячи третьего?.. В июле не до мальчиков было... Ты ж еще здесь жила - не помнишь разве, что в Веселом творилось? Такие ливни были - полгорода смыло. Васька с Людкой, Кузьмины, так и уехали не отстроившись... В универмаге потом пожар был и у нас в редакции тоже. Куча несчастных случаев. Очень плохой был год... Да ты что ж - не помнишь? Ну ты даешь! А как сокурсницу нашу, Нинку, в электричке обворовали - помнишь? Тоже ж в июле!