Последствия старых ошибок
Шрифт:
Охотники, разглядевшее неладное, пытались целиться в белые пятна на белом снегу, а сзади, как тень, летел самый крупный кот.
Низкое, горловое рычание хайбора способно парализовать мышцы и волю жертвы. Только подготовленный охотник может вырваться из наведённого морока, но горе и ему — если зверей много!
***
— Я думаю, они вышли прямо на весеннюю лёжку, где пара здешних самцов обхаживала самку, — сказа Игор, выбивая ногой впечатанный в снег разрядник.
Сзади толпились ученики мастера. Охотники не разрешили им
Игор отряхнул оружие, осматривая его:
— Этот — Энрека. Но, боюсь, мы и костей уже не найдём. Весна только началась. Каждая капля крови на снегу — чья–то жизнь. Падальщики съели даже окровавленную одежду. Судя по следам, тут были люди и собаки. Четверо–пятеро людей и столько же собак. Добыча вполне по зубам и одному взрослому самцу, а здесь был не один.
— Но люди же были вооружены? — развёл руками ошарашенный Кейси.
— Рычание хайбора парализует жертву. Нужно обладать недюжинной волей, чтобы сбросить морок. К тому же зверь очень умён. Он прекрасно знает цену нашим стреляющим палкам и даст себя заметить только тогда, когда его будет хорошо слышно. Странность тут другая: обычно хайборы не нападают даже на больных дураков с собаками. Что–то рассердило их.
— А Энрек? — пробормотал кто–то из младших учеников, опасливо косясь на мастера, не любившего лишней болтовни.
— Энрек? — Игор вскинул голову и посмотрел на высящиеся впереди горы, потом на мастера Энима. Склонил почтительно голову, прежде чем задать ему вопрос: — Сколько взрослых самцов делит Ласковую долину, мастер? Я помню, их было двое — старый и молодой?
Мастер легонько кивнул, не отвечая.
— Вон там, — сказал Игор, указав рукой на взгорок. — Хайборы дрались потом за самку. Посмотри сам, следы скольких самцов ты там найдёшь?
Вниз, в распадок убегал ровный, тяжелый след взрослого самца, перевитый петляющим следом более легкой и мелкой самочки.
Я бы, наверное, так и не понял до конца, что же произошло в то утро, если бы через неделю нас не посетила грантская делегация.
Мы на тот момент уже закончили черновую дезактивацию сектора, хоть лагерь и пришлось перенести километров на двести ниже, в долину маленькой речушки Ларицы с одноименным селением рядом.
Здесь мы были хорошо защищены от ветра, и до берега Тарге, где продолжались работы по дезактивации, было недалеко.
Ребята мои подустали — пришлось работать в тяжёлых костюмах высокой степени защиты. Ну и постоянная обработка транспортных средств — шлюпки, зонды, платформы…
Дерен свалился с нервным истощением. И только тогда я выяснил, что каждое утро он корректировал зоны очистки по карте, сообразуясь с собственными ощущениями, которые оказались точнее показаний зондов. Корректировку эту затеял Неджел, за что по шее и получил.
Дарайю мы попытались отдать на растерзание медикам,
Вот тут нам и сообщили, что к лагерю направляется местная делегация.
Грантсы выехали на местных коротконогих лошадках, побрезговав нашим предложением перевести их на шлюпках. Мы, как могли, подготовились к встрече — поставили дополнительные палатки, расширили, чем могли, меню.
Добирались они больше суток. Я даже успел разыскать в своем багаже подаренный мне ритуальный кинжал и как раз вертел его в руках, когда дежурный просигналил, что видит гостей.
И тут странная мысль родилась во мне ярко и неожиданно — словно током ударило.
— Ну–ка найди Джоба, — сказал я болтающемуся за спиной сержанту. — Бегом!
Повертел в руках грантский клинок — он был, как и положено, трехгранный. Две грани — острые, третья тупая.
Подбежал Джоб.
— На, — сказал я, протягивая ему кинжал. — Наточи, чтобы острыми были все ТРИ грани. Наточишь и передашь мне, через дежурного или сам, смотри по обстановке. Это срочно.
Джоб кивнул. Он ничего не спросил.
Маленький мастер сбросил теплую одежду на входе и проследовал во внутренние покои — туда, куда не пускают чужих, и куда своим вход разрешён лишь по его приглашению. У мастера Зверей нет прислуги, кроме тени.
Энрихе лежал в маленькой келье, мокрый от спадающего жара и тепла горящего камина. Он был укрыт лёгкими и теплыми шкурами морского зверя.
Мастер, увидев его, удовлетворенно покивал — температура спала.
Охотники отыскали иннеркрайта ещё ночью. Он едва не замерз — к вечеру сильно похолодало, а батарея костюма может работать без подзарядки часов восемь–девять, не больше. Но два молодых хайбора, прижимались к нему, согревая. И отошли, недовольно рыча, только когда один из охотников заговорил с ними особенно низко, ворча и опуская голову, как делает рассерженный вашуг.
Но охотники не догадались там же разуть инженера и растереть жиром, потому пальцы на ногах он всё–таки обморозил.
— Давай–ка ноги твои посмотрим? — сказал, покивав приветливо, мастер. — Помощи не придётся ли просить у ваших? Не надо бы им совсем знать…
— Что я живой?
— Что ты не ушёл по распадку со своей самкой.
— Я и сам почти поверил уже, что я… — Энрихе ощутил во рту тошнотворную сладость и поморщился.
— Психика принимает черты зверя, но не форма наша, — улыбнулся мастер, осматривая пальцы на ногах Энрихе. — Дураки верят, ну и пускай верят. Нам–то оно и лучше.