Последствия старых ошибок
Шрифт:
Иннеркрайт обвис в кресле и дышал тяжело, с хрипом. Хотя внешне ничего особенного в капитанской «Гойи» не происходило. Лендслер даже, в общем–то, не допрашивал гостя. Но расспрашивал: глядя в глаза и выпуская из поля зрения лишь на короткие промежутки — глоток–два воды. И уже через час такой беседы Энрихе лежал в кресле, не пытаясь подняться.
Генерал Абэлис нервничал. Дарайя замерла в углу, превратившись в статую из редкого в освоенном пространстве синего акцидита — хоть и поделочного, но весьма дорогого камня. То ли свет так падал на неё, то ли зримым
— Он похудел у тебя на три кило, не меньше, — поморщился генерал Абэлис: в каюте явственно пахло не человеком — зверем. — Бросай, право. Я тебе уже десять раз поверил.
— Дело не в тебе. Ему не дали «перегулять» своё состояние. Теперь нужен стресс, чтобы полностью вытащить человека из того, что ты видишь.
— Ты уже из меня человека вытащил!
Комкрыла тоже выглядел не лучшим образом. Загар скрывал бледность, но не синеву на висках и под глазами.
— Тогда иди, пройдись, я ещё не закончил, — предложил с каменным лицом Колин. Лендслер улыбчивостью и раньше не страдал, и было непонятно, угнетает ли его самого им же созданная тяжесть.
— Думаешь, он потом тебе спасибо скажет? — комкрыла поискал глазами салфетки. Не нашёл. Однако дежурного не позвал.
— В гробу я видел его «спасибо». Но я должен быть уверен, что помутнения рассудка у Энрека на Тэрре не случится. Я не собираюсь за ним бегать.
— На Тэрре?
— Не делай вид, что не понял. Кое–что мы сообщили Драгое по выделенке. Но в подземелья мне придётся лезть самому.
— Сумас.., — хотел возразить генерал, но оборвал сам себя и обречённо махнул рукой. — Да иди ты хоть к кошачьей матери, спорить с тобой. На шлюпке?
— А как ещё? Время дорого.
Лендслер, склонив голову к плечу, разглядывал Энрихе. Генерал Абэлис тоже встал над иннеркрайтом: меняющие цвет глаза нежданного гостя, его странные интонации, пробивающиеся сквозь лоск манер, — он изучил уже в подробностях.
— Ты полагаешь, Энрек действительно так опасен?
— Трудно сказать… Но человека пополам может порвать, если ему что–нибудь померещится. Думает он как зверь — в этом состоянии вообще иначе воспринимаешь реальность. Переболеет — тогда будет контролировать себя лучше.
— Вот так, как ты? — невесело сиронизировал комкрыла.
Энрихе на миг открывает глаза. Лицо у генерала Абэлиса синеватое, покрытое испариной. Ему трудно находиться рядом с теми, внутри которых нервничает и ворочается полусонный зверь. Он не знает, как ему повезло, что полусонный.
— А что, созрели новые претензии? — лендслер поймал и удержал взгляд генерала.
— С чего бы? Ты невыносим, как и всегда, — комкрыла вздохнул, повертел головой, но из сухого в каюте осталось только расшитое декоративным узором полотенце (такую вышивку называли когда–то «ришелье»). —
— Вот потому я и должен быть на Тэрре.
Генерал Абэлис, поколебавшись, взял полотенце, наклонился к Энрихе и стал вытирать ему лицо:
— Это не заразно, хотя бы? — спросил он, аккуратно и тщательно убирая пот. Он всё привык делать аккуратно и тщательно.
— При контакте? Вряд ли.
— А как?
— Мама в детстве говорила — не ешь с ножа, придёт вашуг и уведёт с собой душу. Часть правды в этом есть, видимо. Мне попалась потом старинная история про то, что посредником духу зверя служит именно холодное железо. Вот это мы с тобой сейчас и проверим.
Странный звук прошелестел во внезапной тишине.
Энрихе заставляет себя смотреть, но видит лишь спину генерала Абэлиса и тёмные глаза Дарайи — материнские, тёплые.
— Какой красавец, хоть и однолезвийный, — удивляется комкрыла. — А у нас больше в ходу кинжалы.
— У нас тоже, но кинжалом неудобно бриться, — вроде как шутит лендслер.
— И что, парня надо совсем зарезать? Или обойдётся кровопусканием? — комкрыла тоже пытается шутить, ему не по себе. А вот Дарайя весьма спокойно наблюдает за происходящим. Крови она не боится.
— Спирт есть?
— «Акватика». 72 градуса. Подойдёт?
— Дашь ему запить. Если просто кровью напоим — может открыться рвота.
— Чьей кровью?
— Его собственной. С ножа.
— Мракобесие какое–то… — Дайего передёрнул плечами, но бутылку принёс и в стакан чего надо налил.
— Теперь держи его: дёрнется не к месту, а нож острый.
— Может, позвать кого?
— Лучше без лишних глаз. Не бойся, удержишь.
Энрихе вскрикнул, и по его телу прошла судорога. Но той, сумасшедшей звериной силы в нём уже действительно не было.
— Всё, — сказал Колин, вытирая окровавленные руки о вышитое полотенце. — А ты боялся. Сейчас очнётся и полетим. Спасибо, что помог. Да… — он оглянулся на Дарайю. — Проводящую нужно отвести на Кьясну.
— Я бы ещё погостила на этом удивительном корабле, — улыбнулась эйнитка, превращаясь из статуи в женщину.
— Это может быть опасно для тебя, — нахмурился Колин.
— А может быть и НЕ опасно. И в таком случае вам трудно будет обойтись без меня, — она расправила юбки и улыбнулась. — После.
— Лучше не рисковать, — покачал головой лендслер. — И без того рискуем без меры.
— Как знаешь, Носящий зверя, — Дарайя встала. — Я передам Айяне, что ты помнишь. И думаешь о ней. Да и мальчишку вашего возьмём, если что. Взяли бы и этого, — она кивнула на безвольное тело в кресле, — но отец не отдаст. Вот тут уже ни при каком раскладе, как у вас говорят. Торопись, лендслер. Паутина неспокойна. Если ты не полетишь…
— Я знаю, — нахмурился Колин.
— Тогда — удачи тебе. Хотя вряд ли в этом мире есть слепая и глухонемая удача.