Послевкусие: Роман в пяти блюдах
Шрифт:
Правила ей действительно прислали, но только вчера. Рут сразу начала изучать различные комбинации, тренируясь на мне, но так как я постоянно путала бамбуки и символы, не говоря уже о цветах и драконах, она махнула на меня рукой. «Занимайся лучше кухней, — сказала мне Рут. — В этом твое призвание».
Возможно, мне следовало оскорбиться, но дело в том, что мне весьма импонирует тот почти научный подход, который Рут применяет к процессу заполучения мужа. Я искренне восхищаюсь ее желанием научиться готовить и играть в маджонг, не говоря о кипах прочитанных журналов мод и книг о «женских штучках».
Тогда я подумала о себе. А что я смыслю в любви? Или ее для меня просто не существует? Я никогда не отличалась тягой к наукам и училась довольно посредственно, а те немногие знания, не относящиеся к кулинарии, которые у меня есть, почерпнула из собственного опыта, а не из книг. Может быть, и мне стоит поучиться у Рут? Может быть, у нее найдется что-то вроде самоучителя?
— Кроме того, — продолжала Рут, — я совсем не уверена, что там будет Нил. Лия сказала, что он собирался уехать в командировку. На неделю. О, слушай-ка, а может, ты зайдешь ко мне после «Джимбори»? Еще раз пройдемся по правилам.
— Ты же сказала, что мое призвание — кухня.
— Очень может быть, просто я сейчас в отчаянии, понимаешь?
— Не понимаю. Зачем учить правила сейчас, если на следующий год они изменятся?
— Затем, что передо мной наконец-то замаячила перспектива перестать быть старой девой. Вот в чем суть.
Хлое всегда нравились занятия в классе «Джимбори», но в последнее время она туда просто рвется. Утром, когда мы сворачиваем с Форбс-стрит и направляемся к Центру, она подпрыгивает от нетерпения. Когда же мы входим в спортзал, Хлоя вертит головой, стараясь разглядеть Карлоса. Очевидно, после моего знакомства с Рут он стал для Хлои неотъемлемой частью ее мира. Ну что ж, если не мать, то хотя бы дочь начала приживаться в Питсбурге.
Сегодня нам устроили «водный центр», то есть поставили надувной детский бассейн, в котором плавают надувные круги, мячики от пинг-понга и резиновые уточки. Я как раз натягиваю на Хлою непромокаемый передник, когда к нам присоединяется Эли. Сняв с крючка свой передник, он бежит к отцу, который в это время отмечается у дежурного воспитателя.
Наверное, потому, что я знаю их историю, Нил кажется мне невероятно трогательным: высокий мужчина стоит на коленях, обнимая сына. Я наблюдаю, как Нил осторожно надевает на Эли передник и завязывает на спине. Прежде чем встать, он целует Эли в макушку и треплет его рыжие кудри. У Нила волосы песочного цвета, подернутые сединой. Наверное, рыжие волосы были у Сары.
Нил и Эли подходят к бассейну, из которого Хлоя уже выловила почти всех резиновых уточек. Эли осторожно протягивает руку и пытается вытащить уточку из крепко сжатых пальчиков Хлои. Я делаю движение в их сторону, но Нил меня останавливает:
— Нет, не надо. Нужно уважать Манифест малышей.
— У малышей есть свой манифест? — удивленно спрашиваю я.
— Да. И его первый параграф гласит: «То, что я нашел первым, теперь мое».
— А остальные?
— «Если я это хочу, значит, это мое». «Если мне кажется, что это мое, значит,
— Ну, меня пока еще не приглашали на их митинги. Кроме того, формально Хлоя пока ползунок, — говорю я и забираю у нее утят, чтобы отдать их Эли. Хлоя вопит от возмущения.
— Я вижу, она довольно развитой ребенок.
Я улыбаюсь.
— Вы ведь Мира, да?
Я киваю.
— А я Нил, — говорит он и протягивает мне руку. Его ладонь прохладная и сухая.
— Ну конечно, я вас помню.
В это время начинает звонить его мобильник. Нил отпускает мою руку и лезет в карман.
Это деловой звонок. Нил прикрывает телефон рукой и одними губами говорит: «Извините». Тогда я подхожу к малышам и начинаю плескаться вместе с ними, давая понять, что не слушаю. Через несколько минут Нил заканчивает разговор и подходит к нам.
— Разве вы забыли, что мама запрещает вам носить мобильник в кармане брюк? — спрашиваю я, закатывая мокрые рукава Хлои.
Нил смеется.
— Да, точно. Только ничего ей не говорите. Ей ужасно хочется иметь еще внуков.
Как-то получается, что до конца занятия мы так и держимся вместе. Я объясняю это тем, что Хлоя и Эли, несмотря на разногласия по поводу уточек, прекрасно поладили.
— Что я могу сказать? Он ходит в ясли и умеет играть с другими детьми, — отвечает Нил, когда я замечаю, что Эли на редкость тихий и спокойный ребенок.
— Вам повезло. У вас есть хотя бы полдня свободного времени.
— С тех пор как Эли родился, я работаю неполный рабочий день. То есть не совсем неполный, иногда и полный, конечно, и мне по работе приходится уезжать. Один раз в неделю с Эли сидит моя мама, два раза в неделю он ходит в ясли сюда, в Центр еврейской общины, а остальные два дня с ним сижу я. Он славный ребенок. Немного застенчивый, но что поделать? Его можно понять. Полагаю, вы уже знаете мою историю?
Я киваю.
— Да. Мне очень жаль вашу жену.
Нил кивает и сжимает губы.
— Спасибо, — говорит он. — Вам мама рассказала? Она завела свой блог и переписывается с другими еврейскими мамами. Уверен, что она пишет статью для «Джуиш кроникл», в которой будет превозносить мои таланты и рекламировать меня как перспективного мужа. Наверное, мне нужно просто не обращать внимания. Эту машину не остановить.
Нил криво усмехается, затем откидывает голову и прислоняется затылком к планкам «шведской стенки». Некоторое время мы молча наблюдаем, как наши дети играют с мячиками.
— Я уверена, что Сара была прекрасной женщиной.
— Спасибо, — говорит Нил и испытующе смотрит на меня.
Наверное, он не ожидал, что я вот так произнесу ее имя. Не знаю, как это получилось, но оно просто сорвалось у меня с языка, и сейчас я об этом жалею. Я грубо вторглась в чужой мир, в чужую личную жизнь, но с тех пор, как Рут рассказала мне о Саре, я только о ней и думаю.
— Спасибо, что произнесли ее имя, — говорит Нил. — Обычно люди предпочитают этого не делать. Наверное, им неудобно, но мне приятно его слышать.