Послевкусие: Роман в пяти блюдах
Шрифт:
— Ричард, ты?
— Мм…да.
— Это Мира. Эй, ты знаешь, который час?
Следует молчание, затем мучительный стон.
— Черт, неужели почти одиннадцать?
— Вот именно. Подхожу к твоему магазину, а тебя нет. Что случилось?
— Ничего, все нормально, — отвечает он, кашлянув. — Где ты?
— Стою перед твоей дверью.
Молчание.
— Подожди одну минуту. Я сейчас.
В его голосе нет и тени беспокойства.
— Ладно. Не торопись, я пока пойду куплю тебе кофе. Похоже, тебе не повредит.
—
Ричард открывает мне через несколько минут. Его одежда в полном порядке, но щеки заросли щетиной, лицо осунулось. Взяв у меня стаканчик, он разворачивается и, ни слова не говоря, тащится на кухню, Кэтрин устремляется за ним.
— А ты что, не будешь? — спрашивает Ричард, сунув голову в холодильник. Немного там покопавшись, он достает пакет молока.
Он переливает кофе в свою любимую фарфоровую кружку, выливает туда полпакета молока и добавляет горсть льда, после чего осушает в несколько жадных глотков.
Похоже, он даже не заметил, что я не ответила на его вопрос.
— Спасибо, я уже пила кофе, — после некоторой паузы говорю я, разглядывая в раковине два бокала, два огромных хрустальных кубка из коллекции Ричарда.
Ричард вытирает рот рукавом, и я замечаю, что у него дрожат руки. Дрожь едва заметная, но я подозреваю, что он снова начал пить, поэтому обращаю внимание даже на мелочи. Ричард выдерживает мой взгляд, как будто бросая вызов.
Я знаю Ричарда уже двадцать лет, и за это время он ни разу не притрагивался к спиртному. Чтобы бросить пить, он прошел через ад, я знаю это из историй, которые он рассказывал, защищая мою мать — кстати, она-то так и осталась алкоголичкой. В те редкие моменты я видела его по-настоящему рассерженным. «Ты же не понимаешь, — говорил он низким от ярости голосом. — Ты не понимаешь, что это такое!»
Одного его взгляда и этого голоса было достаточно, чтобы я немедленно замолкала.
Ричард стоит передо мной, держась руками за стол, с побелевшими от напряжения костяшками пальцев, при этом всей своей позой привычно изображая беспечность. Я, сгорбившись, сижу на табуретке и смотрю ему в глаза. Ричард отворачивается первым и как будто случайно переводит взгляд на потолок, и я ясно слышу, как наверху скрипят половицы. Там кто-то есть. Внезапно губы Ричарда растягиваются в широкой ухмылке.
Я встаю и достаю из кармана приглашение.
— Приглашаю тебя на день рождения Хлои. В воскресенье. Надеюсь, ты придешь.
Мой голос звучит хрипло.
— Конечно.
Ричард забирает у меня приглашение и сует его в нагрудный карман. Затем берет мое лицо в свои ладони и крепко целует в лоб. Я хочу сказать, что беспокоюсь за него. Что люблю его. Он привлекает меня к себе и прижимается подбородком к моей макушке.
— Не волнуйся, — говорит он. — Я обязательно приду.
Я возвращаюсь домой длинной дорогой, по Шейди к Форбс-авеню,
Я сворачиваю на Фэр-Оукс, улицу, где стоит наш дом. Она широкая, извилистая и очень красивая, типичная для Питсбурга улица, взлетающая с холма на холм, обсаженная деревьями. На дубах уже распускаются почки, эти прелестные желто-зеленые предвестники весны. Хотя я всю жизнь прожила в местности с выраженной сменой времен года, я каждый раз заново изумляюсь, когда весна начинает осторожно вытягивать свои нежные усики. Перед домом стоит серебристый «БМВ», и я сначала думаю, что к нам приехала Рут, но это не так. Я уже подхожу к дому, когда сзади хлопает дверца и чей-то голос окликает:
— Мира!
Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Передо мной стоит Нил с плюшевым медвежонком в руках: кажется, это игрушка Хлои.
Нил сует медвежонка под мышку и забирает у меня сумку.
— Позвольте вам помочь, — говорит он.
— Что вы здесь делаете?
— Заехал к вам, чтобы вернуть вот это, — отвечает Нил, протягивая мне медвежонка. — Видимо, Эли сунул его в свой рюкзачок, пока мы с вами болтали. Наверное, Хлоя скучает без своей игрушки? Вы же знаете, как это бывает у детей.
— Я думаю, она даже не заметила, — говорю я, забирая медвежонка. — А как же Манифест малышей: «Если ты что-то потерял, а я это нашел, значит, это мое»? Может быть, следует отдать игрушку Эли? В конце концов, манифест есть манифест.
Нил молчит, словно серьезно обдумывает этот вопрос.
— Ну, как вы сами заметили, Хлоя официально еще не малыш, а ползунок, поэтому не обязана соблюдать манифест.
К этому времени мы уже подошли к крыльцу дома. Я бросаю взгляд на противоположную сторону улицу, где стоит дом Зильберманов. К счастью, во дворе никого нет.
— Эй, а как вы узнали, где я живу?
— Вы думаете, что шпионскую сеть еврейских мам невозможно взломать? Хотя, должен признаться, это было нелегко, а в вашем случае особенно. Все потому, что вы не еврейка, — говорит Нил.
— Верно. Я не еврейка.
— Вот поэтому информация оказалась в высшей степени засекречена. Пришлось приложить массу усилий.
Я невольно улыбаюсь.
— А где Эли? — спрашиваю я.
— С мамой. Я как раз еду за ним. Знаете, я тут подумал… раз уж я все равно оказался рядом…