Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума

Успенский Михаил Глебович

Миссис Агата между тем отвлеклась от нас и начала донимать примерно такими же вопросами остальную дюжину подозреваемых: высокого китайца в европейском платье и с тонким интеллигентным лицом, братьев-итальянцев, бравого французского генерала, дирижера из Вены, молодую польскую графиню (где были мои глаза?!), одноглазого немецкого летчика по имени Эрнст, аса Великой войны, пожилую английскую чету (путешествовавшую в соседней каюте с дю Трамбле), стюардов, бармена,

поваренка:

Мы с Атсоном отошли в угол, поближе к пиву.

— Сознайтесь, Ник, — сказал он мне, — это вы пришили бабку. Это же ваш национальный обычай.

— Билл, — сказал я, — неужели вы хотите меня обидеть?

— Так я же не в осуждение! — он даже, кажется, слегка растерялся. — Просто, когда мы с ребятами лежали на матрацах, один наш колледж-бой читал вслух русскую книжку. Про вашего колледж-боя. Как он ловко управился с одной старой стервой. Но вот — не знают жизни ваши писатели. Где же это видано, чтобы бабушка давала капусту в рост, а в прихожей у нее не дежурила пара хороших ребят с машинками?

— Вы совершенно правы, Билл. Эти писатели никогда ничего не знают.

— Так это все-таки вы? — он погрозил мне пальцем.

— Я предпочитаю дам помоложе.

Он почему-то захохотал. Пиво тут же попало ему не в то горло.

— А все-таки, — продолжал Атсон, отфыркавшись, — возьмите-ка все на себя, Ник.

Присяжные вас оправдают, а если нет, мы выцарапаем вас из любой тюрьмы. Гонорар можете назвать сами. Уж очень мне не хочется светиться у нью-йоркских копов.

— И сколько же дают нынче за незаконный забой скота? — спросил я.

— Столько, сколько сможешь унести, — помрачнел он. — До некрасивого деревянного стула включительно.

Я присвистнул.

— И это вам всерьез угрожает?

Он кивнул:

— Да. Им нужен только повод.

— Знаете что, Билл: Как говорят в России, у вас своя свадьба, у нас своя.

— Вы, похоже, веселый народ. У нас то же самое говорят о похоронах.

— Так вот. Ваш вариант для меня не подходит: время. Я не имею права терять ни дня. Но если уж очень подопрет, то держитесь поближе ко мне. Я выведу вас с парохода незаметно.

— Да? — он посмотрел недоверчиво. — Не ходили ли вы в учениках у Гудини?

— Нет, — сказал я. — У нас были общие учителя, и я учился классом старше.

— Я сразу понял, что вы не простой парень, Ник, — сказал он. — Но что же наш хич-хайкер?

— Кто? — переспросил я.

— Парень, который упал с неба. Почему его здесь нет?

— Об этом мы спросим миссис Агату.

— Интересно, для чего этой болонке понадобились наши родители?

—

Вы же сирота.

— Ник! — он жарко зашептал мне на ухо. — Я ей соврал. Да только я скорее сдамся копам, чем мой папаша узнает, что я вляпался в такой скандал!..

— Кто же он? Рокфеллер?

— Если бы Рокфеллер: Папаша мой — квакерский церковный староста, и у него самый большой кулак между Миссисипи и Миссури.

— Сочувствую вам, Билл. А вот меня в детстве ни разу не наказывали. — Врете вы, Ник, — сказал он и отвернулся. — А зачем врете…

— Мистер Карамазов! — голос Агаты ввинтился в ухо, как мелкий буравчик. — Подойдите ко мне, пожалуйста.

Я подчинился.

— Вы жили в тысяча девятьсот седьмом году в Париже?

Я-то жил, а вот жил ли Карамазов:

— Да, — ответил я на всякий случай.

— На улице Мари-Роз?

— Нет, — сказал я. — На бульваре Сен-Жермен.

— Но на улице Мари-Роз вы все-таки бывали?

— Не помню, — честно сказал я. — Может, и бывал. Столько лет прошло.

— Вот именно, — многозначительно сказала Агата, поднимая палец.

— Значит, мы ищем человека с улицы Мари-Роз?

— Допустим. Что вы о нем знаете?

— Ну… Недавно, например, я видел его в гробу.

— В чьем?

— Трудно сказать.

— Понятно: Скажите, мистер Карамазов, не просыпаетесь ли вы по ночам?

— Только если меня долго и тщательно будить.

— Ваша каюта по левому борту?

— Да, коль скоро у нее нечетный номер.

— Номер можно было и поменять, — сказала Агата раздумчиво. — Спасибо, мистер Карамазов, вы нам очень помогли. Профессор, теперь у меня вопрос к вам: вы курите?

— Да, — чуть удивленно отозвался Петр Демьянович.

— Русские сигареты с длинным мундштуком?..

Петр Демьянович принялся рассказывать про свои табачные пристрастия, а я тем временем перенес внимание на китайца. Он страшно нервничал, что никак не вязалось с пресловутой восточной невозмутимостью. Даже воздух, казалось, вздрагивал, касаясь его лица.

— Ник, вы так пристально уставились на этого чарли, будто он ваш давно потерянный брат-близнец, — сказал негромко Атсон.

— А вдруг так оно и есть? — сказал я. — Вот вы бы удивились, если бы выяснилось, что он — ваш брат?

— Я-то? — он хмыкнул и задумался. — Нет, нипочем. Потому что у моего папаши не только кулак самый большой между Миссисиппи и Миссури!

Но тут настала его очередь идти к доске.

— Мистер Атсон, вы не помните, легко ли вам давался в начальной школе французский язык?