Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума

Успенский Михаил Глебович

Сейчас Николай Степанович сам себе был и капитул, и судия, и при необходимости — палач. Так уж распорядилась судьба.

На крышку гроба начали кидать схваченные морозом комья рыжей земли, когда взгляд его случайно зацепился за другой взгляд, колючий и внимательный.

Николай Степанович выпрямился. Шагах в пяти стоял странный молодой человек в длиннополой кавалерийской шинели и с пушистыми волосами до плеч.

Высокий лоб его перехватывала синяя тесьма, на которой вышит был серебром коптский крест. Этакий поздний хиппи, неуверенно подумал Николай Степанович.

Что

бы ему здесь делать? Вряд ли это благодарный пациент, поскольку Великий уже давно не практиковал. Внук? Да вроде бы не было у него внуков: и не похож, не павловская кровь: Юноша отвернулся и стал старательно смотреть в сторону.

В автобусе, которым возвращались в город, юноши уже не было.

Они успели улететь первым послеполуночным рейсом. Круг упрямо замыкался, и это почему-то тревожило. Самолет, потертая «тушка», был не заполнен, и они с комфортом расположились вчетвером на целом ряду в хвосте. Стюардессы, поначалу встретившие Гусара злобным ворчанием, к середине рейса уже обнимались с ним и скормили ему все куриные косточки. Расставание не обошлось без слез.

Их встречали. Разумеется, не Николая Степановича, не Коминта и даже не Гусара. Встречали Илью, поскольку спокон веков цыганская почта работает быстрее и надежнее государственных средств связи, включая спутниковую.

Подогнан был к самому трапу «Джип-Чероки», в котором места хватило для всех.

Однако от торжественной встречи на Бугаче Николай Степанович вынужден был отказаться, хотя гулять с цыганами в принципе любил. Ограничились буквально пятью минутами объятий, ритуальной чашей шампанского и взаимными представлениями.

В квартире было пусто и холодно. Житель террариума сидел молчком, лишь хмуро помаргивал. Илья с непривычки от террариума попятился, а Гусар напротив: сел рядом и стал с тварью переглядываться.

Первым делом Николай Степанович дозвонился до известного ему старообрядческого начетчика Севастьянова и, представившись охотником Гробовым (реально существующим), рассказал о найденной в тайге сгоревшей староверской деревне. Севастьянов ахнул, потому что деда Прокопьича знал хорошо.

Сорок минут всего потребовалось Николаю Степановичу, чтобы выяснить: директор Куделин отнюдь не пребывает в своем «ящике», а весь сегодняшний день отдает конференции по экологической безопасности — что, если вспомнить о профиле его комбината, звучало несколько комично и цинично. Совещание проходило в Доме ученых — буквально под окнами квартиры Тихоновых:

Круг замыкался так плотно!..

— Сам в руки идет, — удивленно сказал Илья.

— А не сын ли это полковника Куделина… — мечтательно сказал Коминт с давно забытым выражением.

— Да хоть бы сам Серго Берия! — раздраженно сказал Николай Степанович. — И думать не смей. Все, до утра — спать! Отбой.

— А я и не думаю, — Коминт обиделся. — Я просто думаю: не полковника ли это Куделина сын?

На конференции в который раз дебатировался один и тот же бесконечный вопрос: совместима ли безопасность экологическая

с безопасностью государственной? Коминт слушал вполуха, а больше озирался — незаметно для окружающих. Николай Степанович подал с места несколько дельных и точных реплик. Наконец на трибуну вышел директор Куделин.

Директорствовал он не так уж давно, поэтому не успел приобрести должной начальственной окаменелости в лице и даже пошутил раза два-три по ходу выступления. Правда, шутки выходили у него тяжеловесные, поскольку и в самом Куделине было пудов десять. Передовые технологии, говорил он в ряду прочего, позволят нам очень скоро любые отходы превращать в чистое золото! («Передовые технологии одиннадцатого столетия,» — негромко прокомментировал Николай Степанович, и Куделин сбился, будто услышал, хотя услышать, конечно, не мог.)

Куделину очень сдержанно похлопали, и он возвратился на свое место в президиуме. А на трибуне воздвигся «зеленый» экстремист Рожнов и попер.

Ох, как он пер!..

— А казачок-то засланный, — сказал, щурясь с видом знатока, Коминт.

— Вполне возможно. Он тут недавно самосожжением занимался, — похвастался земляком Николай Степанович.

— И что же? — Коминт удивленно поднял брови.

— Доказал на деле, что асбестовые костюмы — надежная защита от огня.

— Вот мудило!

Наконец объявили перерыв на легкие коктейли и бутерброды.

Николай Степанович поймал Куделина за локоток:

— На два слова, коллега!

— Ваши замечания…— начал Куделин, но Николай Степанович, понизив голос, назвал две фамилии, и лицо Куделина побелело.

— Вот таким образом, — сказал Николай Степанович, усмехаясь одними губами. — Давайте отойдем в сторонку.

Они уединились за пыльным фикусом.

— Очень коротко, — сказал Николай Степанович. — У меня в руках все документы, которые вы неосторожно доверили Каину. Я готов вернуть их вам. Хоть сейчас. Но на определенных условиях.

— Николай Степанович, — пораженно сказал Куделин. — Вы-то каким боком ко всем этим… — он поискал слово, — делам?.. От кого другого, но от вас — не ожидал: благороднейший, можно сказать, человек!

— Ваши первые начали, — сказал Николай Степанович.

— Какие — наши? Ничего не понимаю!

— Вряд ли вы не понимаете, но это сейчас неважно. Короче, так. Я вам верну всю папку — в обмен на пять граммов ксериона.

— На что?

— Ну, как он у вас там называется. То, что вы в Евпатории получаете?

— Катализатор Фламеля.

— Вот. Его-то мне и надо пять граммов.

— И — все?

— И все. Более я не напомню о своем существовании.

— Но — на что вам это? Вы же не сумеете им воспользоваться. Возьмите готовым золотом — или долларами, так удобнее!

— Я сам знаю, что мне удобнее.

— Господи: я даже не представляю: Откуда вам все стало известно?

— Связываетесь со всякой шпаной, а потом удивляетесь, — сказал Николай Степанович. — Конспираторы хреновы. Думали бы прежде! Вот ляжет вам на хребет длань Союза Девяти — тут-то вы и почувствуете разницу!