«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Нерлер Павел

Мои слова, казалось, произвели на Н. Я. некоторое впечатление. По крайней мере, она прекратила нападать на Сашу. Я действительно говорил резко, плюнув на свидетелей, к<ото>рые, впрочем, постепенно начали соображать, как обстоит дело, и замолкли. “Что мне делать, – спросила Н. Я. – выгнать Ирку?” Я снова пустился в объяснения по поводу того, что дело не в том, чтобы кого-нибудь выгнать, а в том, чтобы обеспечить полное равноправие всех членов т<ак> наз<ываемой> комиссии по наследству, а для этого следует исключить злополучные слова о правах. (Как хорошо заметила Е. Ф., что, пока жива Н. Я., о наших правах вообще смешно говорить, и речь может идти только об обязанностях.) “Хорошо, я сделаю это”, – сказала Н. Я. Она выглядела очень растерянно. (Потом она призналась мне, что не ожидала, что разговор примет такой серьезный характер.) Мой рассказ причинил ей

боль, но у меня не было иного выхода. Она сама не дала мне возможности дождаться осени, когда ее нервы отдохнули и укрепились бы. Она очень устала, и я проводил ее домой. На прощание она сказала мне, что всё обдумает.

16 июля 1967 г.

Утром мы с Таней уехали в Москву, чтобы повидаться с Лилей [710] . Гости Н. Я. остались ночевать. Мы провели сумбурный день на даче, а вечером, вернувшись в Москву, поехали к Б<орису> Б<иргеру>, к<ото>рый был в курсе всех дел, т<ак> к<ак> наш разговор с Сашей по поводу архива происходил у него в мастерской (он пишет сейчас Сашин портрет [711] ). Он мало знаком с Мелетинскими [712] , но на него они производят сходное с моим впечатление. Ему я сказал то, чего не стал говорить Н. Я., а именно, что И. М., на мой взгляд, по своему психическому складу к Мандельштаму никакого отношения не имеет, что ее заинтересованность в работе – заинтересованность профессионала выгодным материалом, что совместная работа с ней потребует громадных психических издержек, что меня отталкивает печать духовного благополучия, лежащая на ней (то, что Саша называет “буржуазностью”), словом, выложил всё, что я об этом думаю. Ми лый Б. очень огорчился. Он благоговейно относится к Н. Я. и очень любит Сашу. “Сашу нельзя обижать, – сказал он решительно. – Это святой человек”. При случае он выскажет Н. Я. свое мнение, и это хорошо, потому что к нему она относится с глубоким уважением.

710

Б. Г. Биргер.

711

Эфрос А. Эротические сонеты. На правах рукописи. М., 1922.

712

Мелетинский Елеазар Моисеевич (1918–2005) – историк культуры, муж И. М. Семенко.

17 июля 1967 г.

Мы приехали в Верею довольно поздно, и нас уже не ждали. Наши “старики” были, кажется, обрадованы. Пили чай, и “старики” наперебой очень весело рассказывали о безобразии, к<ото>рое в наше отсутствие учинил Натан. Напившись, он устроил настоящий сионистский дебош, кричал “Я цадик!” и требовал водки. Свинья. Н. Я. сказала, что Н<атан> просил заменить И. М. его Юлей, впрочем, у нас он тоже делал какие-то идиотские предложения в этом же роде, но она отнеслась к этому с юмором. Уморительно изображал Натана Е. Я. Н. Я. была очень оживлена и о работе не говорила.

18 июля 1967 г.

‹…› Я составил для нее список вопросов, важных, на мой взгляд, для истории текстов, и мы вместе его обсудили. Главное: она решила, что всю работу над архивом она возьмет в свои руки, чтобы избежать разногласий между И. М., Сашей и мной.

Мы договорились, как мы будем работать. Н. Я. постарается вспомнить всё, что она знает об истории того или иного текста, а я буду делать текстологический свод, к<от>орому эти воспоминания будут служить как бы комментарием.

Я просмотрел альбомы. Они в ужасном состоянии, и пользоваться ими нельзя. Поэтому я решил их точно скопировать, чтобы Н. Я. работала с копией, а не с подлинником. Многих листов в альбомах недостает, в этой связи Н. Я. опять поминала Харджиева. Над альбомными текстами предстоит большая текстологическая работа, в них масса описок, неточностей, пропусков. Задача отделить описки от действительно существовавших вариантов.

Н. Я. записала<->таки для меня свою ленинградскую поездку, к сожалению, очень кратко. Она переменила отношение к стихам Бродского, теперь она считает, что в них появилась настоящая мысль. (О Бродском, кстати, Борис [713] рассказал мне безобразную историю: надпись на книге своему почитателю: “Мне на вас насрать”.)

713

Имеется

в виду Усов Дмитрий Сергеевич (1896–1943) – поэт, переводчик.

19 июля 1967 г.

Н. Я. начала работать над “Неизвестным солдатом”. Я сделал для нее копию с альбомных текстов.

Чудный рассказ про А. А.: “А. А. кто-то сказал, что Виноградов не любит блата. – Как он смеет не любить блата? – закричала она. – Без блата у нас бы Пушкина не было!”

Вечером мы гуляли с Е. Я., и он рассказал мне следующее: когда О. Э. и Н. Я. жили в Детском селе (они жили в двухкомнатной квартире в помещении Лицея), то О. Э. всё время казалось, что в их комнату проникают все звуки из соседних квартир (хотя стены там были двойные). Это его безумно раздражало, и он целый день бегал по Д<етскому> селу в поисках другой квартиры, таская за собой Н. Я., к<ото>рая возмущалась этим сумасбродством. Но О. Э. обрушивал на нее каскад ослепительных логических построений, имевших целью доказать совершенную естественность его поступков. Выслушав, Н. Я.сдавалась всегда.

Е. Я. рассказал это в ответ на мое шутливое замечание о том, что Н. Я. хотя и упрямая женщина, но признает свою неправоту, ежели она ей доказана строго логически.

Еще он сообщил мне, что О. Э., читая Данте, пользовался словарем, взятым у некоего Узина (?) [714] .

За вечерним чаем Н. Я. рассказывала смешные истории об отце О. Э. Эмиле Вениаминовиче.

20 июля 1967 г.

Е. М. Ф<радкина> начала работать и работает на веранде, так что в комнату Н. Я. мне приходится проникать через окно.

714

См. наст. издание, с. 135.

Сегодня она продолжала “Неизвестного солдата”, но мне пока ничего не показывает. Я все-таки поражен ее энергии, она целый день чем-нибудь занята, то своими делами, то хозяйственными: варит варенье (прекрасное!), стирает, готовит, моет посуду – невероятно! Я дал ей книжку Флеминга “The spy who loved me”, и она пришла в восторг, чем ее очень дразнит Е. Я. О Флеминге: “Это первоклассный писатель грязного жанра”, и еще: “На вашем месте я бы училась языку по этой книжонке”, и еще: “Я хочу еще десять романов этого, как его…” Я сделал несколько снимков сегодня Н. Я., Е. Я., Е. М., если получится, они будут очень забавны.

После обеда Н. Я. занималась с Танькой английским, ставила ей произношение. Я очень смеялся, но они и меня заставили читать, и Н. Я. очень смешно меня наставляла.

За ужином шла какая-то веселая болтовня, но не помню, о чем.

21 июля 1967 г.

Утро. Мы с Н. Я. на базаре. Покупку продуктов она никому не доверяет. По дороге на базар: “Ваша Танька прелестная женщина, в ней есть внутреннее изящество, вкус, она мне внешне нравится, только слабенькая, но это к тридцати годам пройдет”.

Учит меня отличать хорошее мясо от плохого, объясняет, чем баранина отличается от козла.

Выходим с базара, садимся в скверике, где стоит золотой Л<енин>, курим. Н. Я.: “Что такое ваш Аполлон Григорьев? – (Она прочитала вчера какую-то его критич<ескую> статью.) – Как наша «Литературная газета». Фет – больной поэт, Достоевский – больной писатель…” Я говорю, что есть разница в смысле этого слова “больной”. “Ну, да, – говорит Н. Я. – он, конечно, не предлагает вести за это в милицию, но если он мог написать такое, ничего хорошего не выйдет”. И далее: “Возможно, что это еще так подобрано, подбирал директор Библ<иотеки> поэта… Егоров [715] – заместитель Орлова. Он из Тарту. Это он писал умные статьи о том, что теория карточных игр вполне пригодна для изучения лит<ерату>ры, скажем, положит на стол даму Анну Каренину и рядом двух валетов… а ей всё время выходит казенный дом”. Она смеется.

715

Речь идет об издании переписки А. С. Пушкина с обширным реальным комментарием (из предполагавшихся четырех томов в 1926–1935 гг. (изд-во “Academia”) вышло три).