«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Нерлер Павел

И вот тут я увидела отца Александра. Этот момент я помню ясно. Я увидела его лицо (очень хочется объяснить, что это было за лицо, но нет, не могу, способностей не хватает), поняла мгновенно, кто это, и совершенно отчетливо, вот прямо этими словами подумала: “Так вот что значит духовный отец…” Звучит несколько высокопарно, но именно так и было.

Как бы объяснить?.. Я бы вообще пропустила этот момент и не нагружала читателя столь специфическими деталями, но мой редактор, светлой памяти Марк Фрейдкин, которому я обязана существованием этого текста, уверил меня, что нужно, а то непонятно: ничего, ничего и вдруг – бац! – креститься.

Отпевание закончилось, запели “Святый Боже, Святый крепкий…” и вынесли гроб с телом Н. Я. на улицу. Я задрала голову: небо было бледно-серое,

очень высокое, в него летели церковные кресты, голые мерзлые ветки тоже очень высоких деревьев, и птицы – очень много птиц. “И как обугленные груши с деревьев тысячи грачей…” – вертелось у меня в голове. Хотя это, наверное, были вороны, вспугнутые колокольным звоном. Сознание протестовало против мысли, что всё кончается “лопухом над могилой”. Стихи Мандельштама, которые Н. Я. годами повторяла наизусть изо дня в день, и сам Осип Эмильевич, и вся их жизнь, и вся ее жизнь потом, после него, и ее книги – не может всё это пропасть в никуда. Стихи напечатаны, книги и письма тоже, а остальное-то…

Deus conservat omnia… [894] . Не думаю, чтобы я вспомнила тогда это выражение, но смысл был именно такой. В общем, приклю чилась со мной “перемена ума”. И я поняла, что хочу туда, где Бог сохраняет всё. И, вероятно, Н. Я. как раз это имела в виду.

Всё, больше не могу, всё равно получается неубедительно, но я ведь и не собираюсь никого убеждать.

Наталья Штемпель

Похороны Надежды Яковлевны Мандельштам

(Примечания Василия Гыдова и Павла Нерлера)

894

Церковь Знамения Божией Матери.

В начале декабря 1980 года хороший знакомый Надежды Яковлевны, доктор медицинских наук, врач-кардиолог, запретил ей вставать с постели, но иногда Надежда Яковлевна этот запрет нарушала.

Юра Фрейдин, друг Надежды Яковлевны, составил график круглосуточного дежурства, включив в него всех ее друзей и знакомых.

До последней минуты жизни Надежда Яковлевна сохранила ясность мысли, присущее ей мужество, способность острить.

Удивительный она была человек! Я знала ее в течение сорока четырех лет, и ни разу, ни при каких обстоятельствах не слышала от нее ни на что жалоб. Мне трудно представить другого человека такой душевной силы, такой смелости и внутренней свободы. Разве не были ее книги, написанные без оглядки, без самоцензуры, великим риском? ‹…›

И еще пример независимости Надежды Яковлевны: через много лет, когда обе книги уже вышли и их читал весь мир, Надежду Яковлевну вызвал районный прокурор, на приглашение которого она ответила, что явиться не может, так как нездорова, его же может принять. Так и закончился заочный диалог.

И вот теперь ее нет, странно и горько. Мучительно хочется говорить о ней, вспомнить период уже только наших с ней встреч, когда Осипа Эмильевича не стало. Написала и удивилась: как это “не стало”? Он был и остался с нами, особенно с ней, ему она и без него посвятила всю свою жизнь. Но об этом несколько позже.

Мне рассказывали, что во время ночного дежурства одной милой женщины Надежда Яковлевна, видя, что она волнуется, улыбаясь, сказала: “Вы не беспокойтесь, я такой подлости не сделаю – в ваше дежурство не умру”.

Умерла она, когда дежурила Вера Лашкова.

В два часа ночи 29 декабря 1980 года начался полубред. Надежда Яковлевна спросила Веру, почему в комнате шумит машина. Вера ответила: “Машины никакой нет”. – “Кошки”, – сказала Надежда Яковлевна. “И кошек нет”. – “Здесь, в груди”, – показала она на свою грудь. Потом сказала: “В России голод”. И повторила еще два раза: “Россия, Россия”. – “Молитесь, Надежда Яковлевна”, – посоветовала Вера. “Да ты не бойся”. Это были ее последние слова. Казалось, она заснула. Дыхание было неровное, прерывистое.

Утром пришла следующая дежурная. Женщины сидели на кухне. И вдруг стало как-то особенно тихо. Вошли в комнату,

поднесли к лицу зеркало – оно не вспотело. Врач “скорой помощи” констатировал смерть.

Собрались друзья. Приехала также Белла Ахмадулина с иностранным корреспондентом. Она боялась, что Надежду Яковлевну увезут и кремируют. Позвонил Володя (знакомый Юры Фрейдина), спросил, не нужна ли машина. Юра Фрейдин попросил его приехать и начал разбирать бумаги, но почувствовал, что сейчас это невозможно: потребуется много времени, поэтому, когда приехал Володя, сложили в машину всё ценное, что было у Надежды Яковлевны (бумаги, немногие книги и некоторые другие вещи).

В сумочке у Надежды Яковлевны оказалось сто пятьдесят рублей и пятьдесят в ящичке туалетного стола (эти деньги собрали на всякий случай, если придется пригласить платного дежурного).

На сберкнижке у Надежды Яковлевны было пятьдесят рублей. Белла Ахмадулина сразу вынула сто пятьдесят рублей, а потом привезла еще триста пятьдесят. Пятьсот Юра Фрейдин занял. Стоили похороны тысячу четыреста рублей. Обращались в Литфонд, но безрезультатно. Они помогли лишь в организации похорон. ‹…›

Согласно желанию Надежды Яковлевны хоронили ее по христианскому обряду с отпеванием в церкви.

Гроб в морге был поставлен в зале прощания. 1 января 1981 года в 15 часов состоялся вынос тела из морга. Собралось человек пятьдесят.

Затем гроб перевезли в небольшую церковь недалеко от Речного вокзала [895] . Там он простоял до утра 2 января 1981 г. [896] . В цер кви у Речного вокзала служил дьяконом хороший знакомый Надежды Яковлевны Саша [897] , в прошлом кандидат биологических наук.

895

О. Александр Борисов.

896

Из писем Н. Я. Мандельштам Н. А. Струве, Ю. П. Иваску, о. Иоанну Шаховскому // Мандельштам Н. Книга третья. Париж, 1987. С. 312–332; Переписка В. Шаламова и Н. Мандельштам / Публ. и примеч. И. Сиротинской // Знамя. 1992. № 2. С. 158–177; Письма Надежды Яковлевны Мандельштам к Лидии Яковлевне Гинзбург / Подгот. текста Н. К. Цендровской (при участии А. Г. Меца); Коммент. Л. Я. Гинзбург // Звезда. 1998. № 10. С. 125–149; Письма Максимову. С. 285–341; Из переписки Н. Я. Мандельштам (письма А. А. Ахматовой, Н. И. Харджиеву, Н. Е. Штемпель, а также Е. К. Лившиц) // Об Ахматовой. С. 215–386. Мы также использовали неопубликованные письма Н. Я. Мандельштам к С. М. Глускиной (МАА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 1).

897

Из выступления на вечере памяти Н. Я. Мандельштам в ЦДЛ 31 октября 2014 г.

Присутствовал при отпевании духовник Надежды Яковлевны Александр Мень, но службу он не вел, так как эта церковь не его прихода.

Людей было очень много. И те, кто не вместился в церкви, заполнили весь двор и площадь перед ней.

Несмотря на открытые настежь двери, было очень душно.

Фотокорреспонденты непрерывно щелкали, не обращая ни на кого внимания, их было много.

Я смотрела не отрываясь на Надежду Яковлевну. Как незаметно мелькнули годы нашей дружбы [898] ! Как странно, что я вижу ее в последний раз! Смерть сделала ее красивой. Лицо спокойное, строгое, чеканный профиль, с горбинкой нос, прекрасный высокий лоб. И веет от всего ее облика мудростью, как будто наконец разрешены все сложнейшие вопросы ее трудной и счастливой, как это ни парадоксально, жизни.

898

Мандельштам Н. Я. Третья книга. М., 2006. С. 507.