«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Нерлер Павел

A. Эфрон: “…На днях Мандельштамша под страшным секретом дала мне читать свои воспоминания. Сплошной мрак, всё – под знаком смерти, а когда так пишут, то и жизнь не встает. Как бы ни была глубоко трагична жизнь О. Э., но ведь она была жизнью – до последнего вздоха. ‹…› Воспоминания же – обстоятельно-обстоятельственны, и от этого – мутит” [909] .

Н. Эфрос: “Мемуары Н. Я. Мандельштам полны злобы. Она чернит и клевещет на многих писателей, ‹…› а действительность тех лет изображает, как правило, в черных красках и в искаженном ракурсе” [910] .

909

Ivask G. A Hope against Hope: A Memoir // Slavic Review. 1971. Vol. 30. № 3. P. 706–708; Struve G. Nadezhda Mandelstam’s Remarkable Memoirs // Books Abroad. 1971. Vol. 45. № 1. P. 18–25; Struve G. Nadezhda Mandelstam’s “Hope Abandoned” // Russian Review. 1973. Vol. 32. № 4. P. 725–728.; Hughes O. Hope Abandoned // Slavic Review. 1977. Vol. 36. № 1. P. 156–157.

910

Осип и Надежда.

С. 134.

B. Т. Шаламов и А. Т. Твардовский в своих частных “письмах-рецензиях”, наоборот, дали восторженную оценку воспоминаниям вдовы поэта, отмечая целостность формы и силу повествова ния [911] . Заочно полемизируя с теми, кого задели субъективные оценки мемуаристки, Шаламов в письме к И. П. Сиротинской на первый план выносил идейное значение книги: “Вся рукопись, вся концепция рукописи выше личных обид и, стало быть, значительнее, важнее ‹…›. Что главное здесь, по моему мнению? Это – судьба русской интеллигенции” [912] .

911

Например, в качестве аннотации к сборнику “Об Ахматовой” портал openspace.ru в 2007 г. помещает диаметрально противоположные мнения Ю. Л. Фрейдина и А. Г. Наймана: Новая книга Надежды Мандельштам: за и против. URL:ru/literature/events/details/2061/?attempt=1. См. также дискуссию в блоге журнала “Критическая масса”Другой показательный пример – антимандельштамовский блог “К 40-летию «Второй книги» Надежды Мандельштам: великая проза или антология лжи?” URL: http://nmandelshtam.blogspot.ru/.

912

Герштейн. С. 415.

Замечания относительно “Воспоминаний” носили частный характер, они, как правило, сохранились в письмах или дневниках. Комментарии по поводу справедливости и истинности приводимых оценок и конкретных фактов касались прежде всего “Второй книги”. Этими мемуарами Мандельштам спровоцировала уже публичные отповеди по поводу ее оценок. Они касались как эпохи в целом, так и выдающихся писателей и поэтов, прежде всего Ахматовой. По горячим следам Н. Я. Мандельштам ответили советские писатели В. А. Каверин и Л. К. Чуковская, которые сочли нужным публично возразить ей по поводу точности и верности написанного во “Второй книге” [913] . После смерти Н. Я. Мандельштам с развернутыми ответами, в которых опровергались неточности и искажения, выступили Э. Г. Герштейн, долгое время ее близкая подруга, и А. Г. Найман [914] .

913

ВРСХД. 1973. № 108/109/110. С. 187–192; Чуковская Л. К. Дом поэта. М., 2012. С. 15–23.

914

Герштейн Э. Г. Мемуары. СПб. 1998; Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 2008. С. 68–69.

С другой стороны, смерть Н. Я. Мандельштам в декабре 1980 года вызвала многочисленные сочувствующие отклики о ее личности и мемуарном наследии. Самым пронзительным и пристрастным из них стал некролог Иосифа Бродского, в котором он оценил два тома мемуаров как эсхатологическую прозу “для ее века и для литературы ее века, тем более ужасного, что именно этот век провозгласил строительство на земле рая”. Показательно, что и в некрологе высокая оценка воспоминаний была дана Бродским не за новое о биографиях поэтов и писателей, но за развитие языка поэзии Ахматовой и Мандельштама, честную трактовку “сознания русского народа” в “догутенбергскую” эпоху советского времени, когда письменному слову не было никакой веры [915] .

915

Brodsky J. Nadezhda Mandelstam // The New York Review of Books. 1981. 5 March. См. также: Мандельштам Н. Я. Мое завещание и другие эссе / Предисл. И. Бродского. Н.-Й., 1982.

В итоге мнения о качестве прозы составили два лагеря, что было наиболее отчетливо зафиксировано в сборнике воспоминаний и устных интервью среди тех, кому посчастливилось войти в круг знакомых Мандельштамов (Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников. М., 2002). В 2000-е годы “книжно-салонный” спор о качестве прозы Н. Я. Мандельштам перекочевал на просторы Интернета. Причем к сорокалетию издания “Второй книги” бескомпромиссная полемика и не думает затихать [916] .

916

Isenberg Сh. The Rhetoric of Nadezhda Mandelstam’s Hope Against Hope // Autobiographical Statements in Twentieth-Century Russian Literature. Ed. Jane Gary Harris. Princeton: Princeton U P, 1990; Holmgren B. Women’s Works in Stalin’s Time: on Lidiia Chukovskaia and Nadezhda Mandelstam. Bloomington, 1993; Robey J. Gender and the Autobiographical Project in Nadezhda Mandelstam’s Hope against Hope and Hope Abandoned // Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 2. P. 231–253. Ingram S. Nadezhda Mandel’shtam, Romola Nijinsky and the Literary Legacies of their Love // Canadian Slavonic Papers. 1999. Vol. 41. № 3–4. P. 289–308.

На Западе мемуары Н. Я. Мандельштам были восприняты в ином ключе. Первые рецензенты ее книг также не прошли мимо искажений и субъективных оценок, содержащихся в них, но их высокая оценка была дана на основе других критериев. Рецензенты, принадлежавшие к русской эмиграции, Глеб Струве, Георгий Иваск, Ольга Раевская-Хьюз восприняли мемуары как честную и откровенную исповедь об ужасах сталинского террора, защищая право вдовы на субъективизм и пристрастность [917] . Иваск и Хьюз прямо ставили произведения Мандельштам в один ряд с книгами Шаламова и Солженицына. Струве назвал “Воспоминания” лучшей нехудожественной (non-fictional)

работой, написанной в СССР за пятьдесят лет. Интересно, что его больше обеспокоили односторонний взгляд Н. Я. Мандельштам во “Второй книге” на Максимилиана Волошина и оценка значения поэзии символиста Вячеслава Иванова, чем собственно неканонический портрет Ахматовой [918] .

917

Коваленков А. Письмо к старому другу // Знамя. 1957. № 7. С. 168; Мандельштам Н. Книга третья. Париж, 1987. C. 300.

918

Struve G. Nadezhda Mandelstam’s “Hope Abandoned”. P. 727–728.

Западные рецензенты, уделяя много внимания разоблачительному пафосу мемуаров, оценили Надежду Мандельштам как самостоятельную и талантливую писательницу, создавшую высококлассный литературный текст. Наиболее подробно об этом написал еще в 1971 году Ричард Пивер в “Хадсон ревью” [919] .

Впоследствии из признания литературного таланта Надежды Мандельштам и осознания того, что текст ею выстроен особым образом – как репрезентация прошлого, вырастет анализ текстов вдовы поэта, более характерный для эпохи лингвистического пово рота. В работах Чарльза Айзенберга, Бет Холмгрен, Джудит Робей и Сюзан Инграм мемуары Мандельштам представлены как сознательно выстроенный конструкт с различными стратегиями, лежащими прежде всего в гендерной плоскости [920] . Айзенберг исследовал риторику “Воспоминаний”, т. е. какими приемами (синекдоха, метонимика) она пользуется для изображения 1930-х годов. Холмгрен, беря за основу гендерную перспективу, исследует становление и репрезентацию мандельштамовского “я” за счет осмысления своих отношений с отцом и, что самое главное, с двумя поэтами, один из которых был ее мужем, а вторая – подругой. С каждой новой работой ставки в игре по деконструкции написанного Н. Я. Мандельштам повышались, и Джудит Робей уже рассматривает ее тексты исключительно как гендерный и автобиографический проект без оглядки на реальную биографию мемуаристки.

919

Peaver R. On the Memoir of Nadezhda Mandelstam // The Hudson Review. 1971. Vol. 24. № 3. P. 427–440.

920

Holmgren B. Women’s Works in Stalin’s Time. P. 44, 68–69.

Погружение жизни и деятельности Надежды Мандельштам в канву автобиографических исследований, в основе которых лежит гендерный анализ женской прозы, оставило без какого бы то ни было рассмотрения анализ политических воззрений Н. М., а также того, как общественно-политическая ситуация влияла на тон и оценки ее мемуаров. Выставив на передний план представления о сталинской эпохе и двадцатых годах, исследователи упустили из виду, что мемуары писались спустя значительное время после описываемых событий, в эпоху правления Хрущева и Брежнева, когда в советском обществе началась борьба с культом личности Сталина. Единственная на сегодняшний день монография о Н. Я. Мандельштам, написанная Холмгрен, красноречиво отражает прочно укоренившееся представление о ней как свидетельнице исключительно сталинской эпохи. Название монографии “Женские работы в сталинское время: о Лидии Чуковской и Надежде Мандельштам” если справедливо, то по отношению к Л. К. Чуковской, которая в конце 1930-х годов написала повесть “Софья Петровна” и начала вести дневник об Анне Ахматовой, а в разгар борьбы с “космополитами” приступила к написанию новой повести “Спуск под воду” о послевоенной атмосфере в близких ей литературных кругах со ветских писателей [921] . Но это неверно по отношению к Н. Я. Мандельштам, которая приступила к “Воспоминаниям” после 1956 года, когда уже удалось частично реабилитировать ее мужа.

921

Герштейн. С. 415. См. письмо Н. Я. Мандельштам Н. С. Хрущеву, наст. издание, с. 194–200.

Писание мемуаров было для Н. Я. Мандельштам совершенно новым опытом, что метко подметила Э. Г. Герштейн: “Начав писать свою первую книгу, Надя очутилась как бы в состоянии шока. Она погрузилась в свою ушедшую жизнь с Осипом Эмильевичем, постепенно по ступеням переживая все ее повороты. Это было беспощадное вживание в, казалось бы, забытую жизнь, а в действительности лишь временно отодвинутую вглубь. Не сразу к ней вернулось понимание сущности их совместной жизни. «Я была его подругой, а не только женой», – с каким-то удивлением говорила она мне, заново осмысливая сущность своего союза с Мандельштамом” [922] .

922

Там же. C. 423. Трудно судить о достоверности описанного Н. Я. Мандельштам эпизода, но в мемуарах есть свидетельства, что она действительно крайне настороженно относилась к случайным узнаваниям в ней вдовы поэта в сталинскую эпоху. Наиболее красноречиво это описано в воспоминаниях Н. Кривошеиной. Внезапная встреча с незнакомой женщиной, знавшей, кто такой О. Мандельштам, в стенах Ульяновского пединститута поначалу испугала Н. Я. Мандельштам (Кривошеина Н. Четыре трети нашей жизни. М., 1999 (глава “Ульяновск, 1948–1954”)).

Более того, создавая мемуары, Мандельштам никогда не забывала о соотнесении недавнего прошлого с актуальным для нее настоящим. В мемуарах содержится немало интереснейших и содержательных эпизодов, относящихся уже к послесталинской эпохе, что иногда совершенно игнорируется биографами Н. Я. Мандельштам [923] . Другими словами, на их основе можно реконструировать воззрения Н. Я. Мандельштам на 1950–1960-е годы – время, когда по ее же словам, в советском обществе началась “переоценка ценностей”.

923

Имендёрфер Е. Мемуары Надежды Мандельштам. “Литературное вдовство” как профессия и служба “его” творчеству; Isenberg Сh. The Rhetoric of Nadezhda Mandelstam’s Hope Against Hope; Pratt S. Angels in the Stalinist House.