Пособие для новобрачных
Шрифт:
Куприянов подавился кофе и потому ответить не мог, только смотрел на разнузданную Катерину отчаянными глазами, полными слез, а Катерина разошлась не на шутку.
— …И потом, что значит — говорили про секс? Можно обсуждать домашнее задание по биологии — там почти все про секс, пестики-тычинки, гомозиготные и прочие…
— Ах-хмрр…
— Литература — практически вся поэзия эротична, не говоря уж о тех, кому она посвящалась. Взять хоть Пушкина — сколько народу он успел полюбить?
— Ка…тя…
— Подними руки и дыши глубже.
— Ги… тарой занимается, там же, в «Радуге».
— О, вот видишь! Хороший мальчик, значит. Нет, Куприянов, ты скажи, как ты собираешься говорить с двенадцатилетней девочкой про секс? Извращенец!
Куприянов закрыл лицо руками и захохотал. Отсмеявшись, он серьезно посмотрел на Катерину и сказал:
— Знаешь, с тобой никогда не знаешь, что случится через минуту. Катька, ты невозможная — но очень интересная. Мне кажется, ты на меня как-то правильно влияешь. Я словно из-подо льда выламываюсь.
— Подснежник!
Теперь они хохотали вместе. Однако, отсмеявшись, Катерина посмотрела на часы и стала торопливо собираться.
— Все, у меня полный аллес со временем. Спасибо за кофе, все было замечательно…
Куприянов перепугался, что она сейчас уйдет, и схватил ее за руку.
— Слушай… ты на этой неделе в зал не собираешься?
— У меня же нет карточки. А самый дешевый абонемент там стоит моей трехмесячной зарплаты. Я лучше дома гантели потягаю. Лежа на диване.
— Я бы мог тебя провести…
Она мягко высвободила руку и впервые посмотрела ему в глаза.
— Сереж… давай не будем усложнять, хорошо? Я уже все тебе сказала, тогда, в зале.
— Я не хочу — так.
— Куприянов это очень по-мужски. И по-детски. Не хочу — и не буду. Хочу — буду. А бывает еще: не хочу — а надо.
— Значит, ты тоже не хочешь, чтобы мы… чтобы все…
Она заглянула ему в глаза, и Куприянов в который раз поразился их отчаянной зелени.
— Я тебе так скажу — наступает такой период в жизни человека, когда он должен максимально трезво оценивать свои желания и возможности. Я не собираюсь врать тебе, что мне абсолютно безразлично, как ты ко мне относишься. Кроме того, ты действительно ПОТРЯСАЮЩЕ целуешься. Но у нас с тобой нет и не может быть отношений, Сережа. У каждого из нас своя жизнь. Пожалуйста, не осложняй мою — ведь ты мой начальник? Анюте привет. Счастливо.
Она повернулась и пошла к выходу, а Куприянов остался сидеть и смотреть ей вслед.
Пятнадцать лет назад его бросила невеста. Сегодня его отвергала женщина, которую он, кажется, полюбил по-настоящему. Куприянов почувствовал прилив легкой паники. Может, пора идти к психотерапевту?
Иди ровненько, ножки ставь тверденько, плечи расправь, грудь колесом…
И не оглядывайся!
Это ужасно, ужасно, ужасно.
И девки, дуры, тоже хороши! Зачем она вообще обратилась к ним за помощью? Ведь ясно же — никогда она не сможет снимать мужиков так же лихо, как Шурка, и удерживать их возле себя так же крепко, как Наталья…
И кто вообще сказал, что у Шурки и Натальи все в порядке? Шурке тридцать восемь, а она все одна и одна. Наташка сидит в невестах уже два года, но почему-то никак не перейдет в разряд жен.
И если разобраться, то почему Шурка так злится, когда Наташка начинает рассказывать про свою свадьбу? Не потому ли, что самой Шурке ни один из ее суперлюбовников выйти замуж никогда не предлагал?
Катерина шла и злилась сама на себя за эти недобрые мысли, но и сделать ничего не могла. Идиотизм ситуации раздражал, как зубная боль. Ведь их с Куприяновым совершенна очевидно тянет друг к другу, они совершенно теряют головы, оставаясь наедине, и целуется он так, что в себя приходить совершенно не хочется. А Катерина почему-то должна все время бить его и себя по рукам, твердя «Мы не можем быть вместе!» Можно подумать, к ней женихи в очередь выстраиваются!
И все эти Наташкины планы пора выкидывать. Сегодня она им об этом скажет. Ладно уж, на баскетбол можно и сходить, хорошая игра, но потом — все. Ставим вопрос ребром: если сегодня вечером не найдется Катерине Голубковой подходящий жених, она прекращает сотрудничество с Наташкой энд Шуркой…
И с чувством глубокого облегчения отдается Сереге Куприянову прямо на рабочем месте. И в спортивном зале. И на заднем сиденье автомобиля. И в кинотеатре. И в библиотеке. И на балете «Щелкунчик»…
Наташкин телефон не отвечал, и потому Катерина поехала сразу к Шурке. Та открыла ей дверь, и Катерина даже испугалась — настолько непривычно выглядела подруга. Во-первых, Шурка была босая, в халате, непричесанная и без макияжа. Это было странно, потому что, по собственному Шуркиному утверждению, «мужчина может случиться всегда», и нужно держать себя в товарном виде двадцать четыре часа в сутки. Во-вторых же, у нее было очень странное выражение лица. Какое-то… испуганно-счастливое. Катерина открыла рот, чтобы поздороваться, но Шурка приложила палец к губам, схватила Катерину за шиворот и потащила в кухню. Здесь, закрыв дверь, она повернулась к Катерине и просипела:
— Только не ори, он совершенно измучился.
— Кто?!
— Макс.
— Кто?!?!
— Макс. Наташкин Максим.
— Шурка, да как ты…
— Заглохни, плесень. Это совершенно не то…
— А Наташка? У них же свадьба через неделю!
— Свадьбы не будет.
— То есть как это не будет? Либединская, ты соображаешь…
Шурка простерла вперед руку — и Катерина покорно умолкла. Все-таки в Шурке было что-то античное…