Посох царя Московии
Шрифт:
— У великого князя московского есть два сына…
— Знаю. Но мне известно и то, что Иоанн Васильевич недолюбливает своего старшего сына Ивана и полагает, что тот годится только интриговать с поляками против отца. (Да, да, знаю, что это не так, что на царевича кто-то возводит напраслину.) А младшего — Федора — великий князь откровенно считает слабым, негодным к управлению государством.
— Но все равно, если случится непоправимое, трон достанется кому-то из двух…
— Нужно, чтобы шла борьба за трон! Жестокая борьба! Это и будет вашей главной задачей, — жестко отчеканил Уолсингем. — Надо постараться найти на трон Руссии еще хотя бы одного претендента. Искать не торопясь, исподволь, — но найти обязательно. Нам нужна смута в Московии, разруха, наконец голод!
— Трудно сказать… — Бомелиус с сомнением покривился. — Если только царские сыновья прикажут долго жить… Да и сам царь…
— Ну уж, сие ваши заботы, — грубо сказал Уолсингем. — С вашими-то талантами… Это само собой понятно. Речь идет не о том.
— Есть у меня на примете один человек…
— Ну-ну! — поторопил своего агента Уолсингем.
— Бориска Годунов. Он из худородных, его отец, Федор Иванович, был помещиком средней руки. Но власть он любит, хоть и скрывает это. Честолюбив не в меру. Умен, хитер, оборотист, зело грамотен. Бориска — племянник Дмитрия Годунова, главы Постельного приказа. В свое время его женили на дочери Малюты Скуратова, а тот всегда был в чести у Иоанна Васильевича. Поэтому Бориска и поднялся высоко. К тому же он породнился с самим царем. Дмитрий Годунов сумел выдать замуж свою племянницу Евдокию Сабурову за царского сына Ивана. А Годуновы и Сабуровы принадлежат к одному роду. Сейчас Бориска, как и его дядя Дмитрий, в большом фаворе у государя. Он доверяет им, как самому себе.
— Отлично! Измена всегда таится вблизи трона.
— В годы опричнины Иоанн Васильевич объявил наследником старшего сына Ивана и отказал ему по завещанию большую часть государства. Но он не желал обделить младшего сына Федора и распорядился дать ему удельное княжество, включавшее города Суздаль, Ярославль и Кострому со многими волостями и селами. Но вся беда в том, что история Московии (настолько меня просветили по этому вопросу) почти не знала случаев ненасильственной смерти удельных князей, особенно при смене властителя на троне. Иоанна Васильевича тревожит мысль о возможном соперничестве сыновей, но он надеется, что благоразумие и ловкость Годуновых помогут предотвратить распри в царской семье после образования удельного княжества Федора. Так что, сами посудите, насколько далеко зашло доверие государя к Дмитрию и Бориске Годуновым. Но Дмитрий уже не молод, а вот Борис при удачном стечении обстоятельств вполне может вступить в спор за трон Руссии.
— Нужно посодействовать этому разумному устремлению, — с отменным лицемерием молвил Уолсингем. — Вы должны втереться в доверие к Годуновым. Возможно, в чем-то им помочь…
— Как раз подворачивается удобный случай, — живо подхватил мысль начальника тайной службы царский лекарь. — В данный момент Дворовую думу возглавляют боярин Василий Умной-Колычев и окольничий князь Борис Тулупов. (Кстати, в связи с переходом на «дворовую» службу Дмитрий Годунов получил повышение — царь пожаловал ему думный чин окольничего.) Мне известно, что Дмитрий Годунов затеял какую-то серьезную тяжбу с Василием Умным-Колычевым, а Богдан Сабуров добивается, чтобы боярин Федор Умной-Колычев был выдан ему головой. Нужно сказать, что бояре Колычевы — первые мои враги при дворе великого князя московского…
— Вот! Не упустите этот шанс. Делайте все, что угодно, но Годуновы должны видеть в вас доброго друга и верного помощника. Помогите Бориске осознать свою исключительность. Льстите ему, лгите, угодничайте, обещайте золотые горы, но дело должно быть сделано. Главное для вас в данный момент посеять в душу Бориски Годунова зерно чрезмерного властолюбия, часто поливать его сладкими речами
— Да, сэр, я все понял…
Когда Уолсингем попрощался и ушел, Элизиус Бомелиус почувствовал большую слабость, будто из него выпили все жизненные соки. Еще недавно его лазурное будущее при дворе царя Московии вдруг покрылось хмурыми тучами, и дурные предчувствия заполонили его черствую и жестокую душу.
Ивашка Рыков, который по своему обыкновению сидел возле вьюшки и не пропускал мимо ушей речей, которые произносились в жилище царского лекаря, задумчиво покачал головой. Английский язык по-прежнему был для него китайской грамотой, но фамилии бояр он расслышал и понял, что к чему. Ему вдруг стало жалко Колычевых и Сабурова. Из предыдущего опыта работы на Бомелиуса Ворон знал, что теперь они вряд ли долго заживутся на белом свете.
Глава 16. Родноверы
Глеб уселся на камень и сказал:
— Перекур.
Дарья, тяжело дыша, примостилась рядышком. Глеб закурил, затянулся пару раз и сказал немного усталым обыденным голосом:
— Мы ходим по кругу…
— Не поняла… Как это?
— Очень просто. Нас водят.
— Кто?!
— Дед Пихто. Откуда я знаю? Мы понадеялись на тропу, а она облыжная.
Поначалу тропа, протоптанная невесть кем среди лесных зарослей, не вызвала у Глеба никаких подозрений; а что касается Дарьи, то эта стежка вообще показалась ей манной небесной. Она сильно устала, топая по сильно пересеченной местности, и только насмешливые взгляды Глеба, которые Дарья-Дарина иногда ловила на себе, заставляли ее крепче сжать зубы и не хныкать.
Глеб испытывал девушку специально. Тихомиров-младший был отменным ходоком, хотя за те полгода, что он просидел в библиотеке и архивах, Глеб слегка пополнел и иногда даже начинал пыхтеть, особенно на подъеме.
Правда, такое состояние длилось недолго. Спустя три-четыре часа он поймал нужный ритм, и дальше его ноги работали как бы отдельно от всего организма — механически и почти без устали, словно Глеб превратился в робота. Все-таки занятия на тренажерах дали о себе знать.
Глеб время от времени улыбался, вспоминая, как он заставлял себя заняться тренировками. Ему приходилось тащить себя в домашний спортзал, расположенный на первом этаже дома, через силу, буквально за волосы, уподобляясь барону Мюнхгаузену, который вытянул таким образом и себя, и лошадь из болота. При этом Глеб ругал нехорошими словами и свою лень, и идею отца, который настоял на оборудовании домашнего спортзала.
Это не такое уж и приятное занятие — часа полтора двигать разными рычагами тренажеров и потеть на механической беговой дорожке…
— Но ведь у вас есть и карта и компас! — взвилась девушка. — И потом, я, например, не замечала, что мы идем по кругу.
— Я тоже не замечал, повелся на обманку. Ведь тропа поначалу шла в нужном нам направлении. Это меня и приспало. Виноват, каюсь.
— Нет, я этому не верю! Докажите.
— Чего проще… Видите, вон стоит старая береза. Поднимите глаза и присмотритесь к ее стволу. Примерно на высоте трех метров вырезан знак. Он плохо просматривается, потому что изрядно зарос и превратился в шрам.
— Кажется… вижу, — не очень уверенно ответила девушка. — Но, по-моему, это всего лишь природный рисунок на коре.
— Ну да, природный… — Глеб саркастически ухмыльнулся. — Природа взяла и вырезала четкий полукруг, перечеркнутый посредине спускающейся чертой. Это половинка солнца с лучом, знак древнего бога славян Ярило.
— Откуда он здесь взялся?
— Почем я знаю. Но мы уже один раз миновали это место. Я тогда еще подивился — что за чудеса? И подумал так же, как и вы сейчас, — почудилось, природное явление. Но вот камень, на котором мы сидим, уже не спутаешь с каким-либо другим. Он плоский, как стол, а посредине выемка. Такое впечатление, что это древний жертвенник. Тут наши очень дальние предки — возможно, скифы или сарматы, предшественники славян, — когда-то резали глотки своим пленным врагам, и их кровь стекала в это углубление.