Посох царя Московии
Шрифт:
«Чтоб я сдох! — Глеб от удивления и ужаса покрылся холодным потом. — Что она делает?! Хана подруге… Пожжет свои копытца и придется мне нести ее обратно на руках».
А Дарья-Дарина танцевала так, будто ее ноги ступали по холодному паркетному полу, а не по раскаленным угольям. Правда, недолго. Видимо, за ней наблюдали, потому что в круг вошел мужчина, наряженный Ярилой; его лицо было густо набелено, яркая одежда украшена цветами, а подвешенные к рукавам крохотные колокольчики издавали мелодичный серебряный звон. Ряженый взял Дарью под руку и быстро вывел ее из огненного хоровода.
Добрила посмотрел на потерявшего дар речи Глеба, коротко хохотнул и куда-то отвалил. Тихомиров-младший подошел к Дарье, которая слегка покачивалась, словно на палубе теплохода, взял ее за
На него глядела абсолютная космическая пустота.
Глава 17. Беглецы
Ивашка Рыков сидел у себя дома и переводил из латыни на русский язык римский медицинский трактат. Старые пергаментные листы, изрядно потертые и заплесневелые, дал ему Бомелиус (интересно, где он взял их?), наказав разобраться с текстом как можно быстрее. «Зачем лекарю эта чепуха?» — в полном недоумении размышлял Ворон, старательно выводя на плотной желтоватой бумаге гусиным пером советы Плиния Старшего [153] и Авиценны [154] .
153
Плиний Старший, Гай Плиний Секунд — римский писатель, ученый и государственный деятель, родился ок. 24 г. Единственный сохранившийся труд Плиния — «Естественная история» (в 37 книгах) — подлинная энциклопедия естественнонаучных знаний античности. Погиб при извержении Везувия в 79 г.
154
Авиценна, Абу Али Хусейн ибн Абдаллах ибн Сина — знаменитый персидский философ и врач. Родился в 980 г. Изучал в Бухаре математику, астрономию, философию и медицину, был придворным врачом саманидских и даилемитских султанов, некоторое время служил визирем в Хамадане. Умер в 1037 г.
Советы и рецепты лекарств, приведенные в трактате, больше напоминали досужие рассуждения бабок-ведуний или деревенских знахарей, нежели серьезный научный труд:
«Зола, полученная от сжигания морских коньков, — хорошее средство от облысения. Если сжечь хвост морского кота и пепел настоять на уксусе, то сия настойка лечит головные боли… Мурена, угорь, акула и икра повышают половую силу. Порошок косточек головы рыб (окуня, карпа) применяют при камнях в почках. Бодяга — лечит зоб… Порошок из раковин жемчужниц применяют при лихорадке. Мясо моллюсков… Эка беда — латинские названия… — Иван сокрушенно вздохнул, мысленно посетовав на свою малограмотность в этом вопросе, и написал как в оригинале; пусть разбирается Бомелиус, что это такое, — способствует выведению из организма разных ядов. Кораллы применяются при боли в сердце… Амбра [155] возбуждает мужское естество и лечит эпилепсию…»
155
Амбра — твердое, горючее вещество, образующееся в пищеварительном тракте кашалотов; встречается также плавающей в морской воде или выброшенной на берег. Используется в парфюмерии, как закрепитель запахов. Куски А. могут быть весом от 10 г до 200 кг. Афродизиак (см.) А. женщины использовали еще в Древнем Риме.
Ворон мог бы уже и не служить Бомелиусу. Он имел свой дом — новый, недавно сложенный из дубовых бревен, — и свой двор с прислугой: девкой Федосьей и бывшим собратом по разбойному ремеслу Ондрюшкой. Мало того, у Ивана имелся даже личный выезд — одноконный возок.
Ивашка Рыков теперь был в чести у самого Иоанна Васильевича. Царь заметил его и приблизил к себе. Предсказания Ворона сбывались с поразительной точностью. Элизиус, когда наконец понял, что в этом вопросе ему с бывшим разбойником тягаться невозможно, скромно отошел в сторонку и занялся чисто врачебной практикой.
Он продолжал изобретать яды, создавал новые лекарства и лечил приближенных царя и их семейства, потому
Тем не менее Иоанн Васильевич относился к нему неизменно ласково, по-прежнему хорошо вознаграждал за труды и часто испрашивал совета по разным мудреным делам.
Теперь лечением великого князя занимался новый царский медикус, фламандец Иоганн Эйлоф. А также целая толпа волхвов и знахарей, свезенных с необъятных просторов Руссии.
Элизиус лишь зубами скрипел, глядя на все это безобразие. Конечно, Эйлоф был хорошим доктором, но он не понимал истинной причины болезненного состояния царя Московии и лечил его по-книжному. А все настойки Бомелиуса, содержащие стимулирующие и подкрепляющие организм вещества, он отвергал с порога, не столько ревнуя Элизиуса к царю, сколько не доверяя.
У Бомелиуса не было ни капли сомнения в том, что его недруги уже донесли Эйлофу, какими занимается делишками, помимо своих основных обязанностей, «дохтур» Елисейка Бомель.
Что касается знахарей, волхвов, шаманов и прочих представителей «народной» медицины, то все их ухищрения и камлания приводили лишь к тому, что государь сильно возбуждался, иногда даже впадая в эпилепсию, — с беспамятством, судорогами и пеной на губах. В такие моменты Иоанн Васильевич буйствовал в приступе неконтролируемой ярости и был способен, не моргнув глазом, убить человека — даже ни в чем неповинного.
После того как Элизиуса перестали пускать в опочивальню великого князя, где свершались почти все медицинские процедуры, не связанные с водой (те обычно происходили в царской мыльне), Иоанн Васильевич сильно изменился. На лице царя почти все время присутствовала мрачная свирепость, черты исказились, взор угас и в бороде не осталось практически ни одного волоса.
Во время приступов к Иоанну Васильевичу стали бояться входить. Даже сам Бомелиус, на которого царь и голос-то никогда не повышал. Это было все равно, что сунутся в клетку с разъяренным тигром. И только когда Иоанн Васильевич падал на пол и у него начинались конвульсии, тогда нужно было спешить.
Элизиус быстро вливал ему в рот свои настои (перед этим Богдан Бельский разжимал намертво сцепленные зубы царя специально изготовленной для таких случаев плоской, гладко остроганной деревяшкой — словно какой-нибудь больной скотинке) и в страшной тревоге ждал — умрет Иоанн Васильевич или выживет. Смерть царя неминуемо привела бы Бомелиуса на дыбу; ему никто даже не намекал на такой поворот в его судьбе, но он это знал точно. Слишком много грехов числилось за ним и царем.
Но если с мертвого Иоанна Васильевича какой спрос, то с «дохтура», который не сумел сберечь государя, живьем сдерут кожу, посолят и подвесят его вялиться над горящими угольями. Для такого дела много охотников найдется…
Закончив перевод, Ивашка Рыков с удовлетворением ухмыльнулся. Теперь по части знания латыни он может переплюнуть даже самого Бомелиуса.
Отложив пергамент и перевод в сторону, Иван дрожащими от нетерпения руками схватил кипу бумаг, поверх которой лежал лист с крупной каллиграфической надписью, украшенной завитушками: «ОТРЕЧЕННАЯ КНИГА РАФЛИ». А ниже, буквами помельче, было написано: «Творение раба грешнаго Иоанна Рыкова».
Это был его главный, как он считал, труд — гадательная книга на все времена. В нее он вложил всю свою душу, весь свой талант, даденный ему то ли Богом, то ли дьяволом, все свои познания в гадательном деле, а также практические советы, почерпнутые из фолианта, который был куплен на торге у генуэзца, купца из Сурожа.
Ворон бережно отложил первый лист и начал в который раз перечитывать вступление: «Тебе же, возлюбленне брате кур Иоанне, пишу сие списание ради твоего словесе. Егда со царем Иоанном Васильевичем изыдох от нас и от наших Псковских предел в царствующий град Москву, перевод сий понудихся написати о сих потребных ко твоему христолюбию. Написахом же моею грешною рукою, трость в деснице своей, злоукорным своим языком слагая, и послах к твоему равноаггельному лицу. Любовию же сия божественная артикулы слагах, сии миротворный круг сводя и располагая…»