Посох. Тетралогия
Шрифт:
— Точно, — согласно кивнул Курт и приказал топить баню.
И баньку ему сделали. Еще какую! И куча красивых девушек вызвалась его парить. И там же, в баньке, незаметно для самого себя он стал мужчиной. А вы что думали — в этом мире много девушек, готовых предложить свою любовь нищему попрошайке? Как бы не так! Ждите. Иное дело — Богу. Даже если это один и тот же человек.
Это произошло незаметно и легко, а девушек было много, и еще больше было пива и пара. Поэтому Курт никого не запомнил. Мог, конечно, призвать
А после баньки-то как хорошо! Лежишь себе с кружечкой вина на мягкой-мягкой кроватке. (Это было вторым повелением, сразу после бани.) Лежишь так, хорошо тебе. Похмелье тебя завтра не замучает: Боги не занимаются такими глупостями, как похмелье. Лежишь, отдыхаешь. Справа одна красивая девушка, слева другая, еще с десяток танцуют какой-то восхитительно-непристойный танец. Мур, наконец, заткнулся и перестал ворчать какую-то ерунду о нравственности. Ну, был я нравственным! Всю эту жизнь был! Что, и отдохнуть нельзя? Жрец только что принес какую-то совершенно восхитительную бутылку вина. И где он их берет? Принес, да… и удалился с одной из девушек к себе в келью, дабы предаться молитве. А сквозь щели в крыше храма улыбается солнце.
Вот только какие-то глупые люди мешают. Вошли — и мешают. Хотят чего-то.
— Вы чего хотите-то? — приподнявшись на подушках, спросил Курт.
Спрашивать не хотелось, но надо же что-то делать? Эти придурки к девушкам пристают.
— Отстаньте от них! Это не ваши девушки! — крикнул Курт.
— Что за безобразие творится в этом храме?! — оборотившись к Курту, пролаял высокий тощий старик. — Где жрец?!
— Сам ты жрец! — огрызнулся Курт.
— Да! Я — жрец! — взбеленился старик. — Я — Главный Жрец Бога Повседневных Мелочей! А это, — он ткнул пальцем в направлении остальных, — моя свита! Вот. А ваш жрец где?!
— Не помню… — зевнул Курт. — Кажется, за бутылкой побежал. Или за девкой…
— Безобразие! — освирипел старик. — Что тут вообще происходит?!
— А фиг его знает, — зевнул Курт.
— Что вы себе позволяете?! — завопил Главный Жрец.
— Да так, разные мелочи… — лениво проговорил Курт.
— Зачем здесь эта кровать?! Кто разрешил?! — вопил Главный Жрец. — В Культе Отца Нашего Сигена нет никаких кроватей! Никаких!
— Я исправил это досадное упущение, — усмехнулся Курт. — Теперь — есть. И баня тоже. И девушки. А еще сортир нужен. Нехорошо это — Бога без сортира оставлять.
— Да по какому праву вы тут распоряжаетесь?! — завизжал Главный Жрец. — Кто вы вообще такой?!
— По праву хозяина дома, — нагло ответил Курт. — Бог Повседневных Мелочей это я.
Главный Жрец дернулся. Икнул. Уставился на Курта.
— Врешь, — хрипло сказал он.
— Гадом буду, коли вру, — парировал Курт.
— Будешь, — пообещал Главный Жрец, подымая жезл. — Вот прямо сейчас
— Так ведь это если вру, — усмехнулся Курт. — А если нет?
— Тогда… тогда я буду! — уперся старик. — Гадом. Пауком буду.
— Старый ты уже, — вздохнул Курт. — Паутину плести не научишься. Что мне тогда — самому за мухами гоняться, чтоб ты с голоду не умер? Я хоть и Бог Повседневных Мелочей, но пауки в моем списке не значатся.
Главный Жрец отчаянно затряс головой. В его свите произошло легкое шевеление.
«Если б они не опасались старика, они бы, пожалуй, захихикали.» — подумал Курт.
Но тут Главный Жрец воздел свой жреческий жезл и произнес заклинание. В тот же миг жезл в его руке с хрустом переломился. Главный Жрец в ужасе уставился на обломки. Разумеется, заклинание, вызванное и освященное силой Бога Повседневных Мелочей, не могло повредить тому, кто исполнял его обязанности, да еще и обладал при этом собственным могуществом.
— Ну вот, — вздохнул Курт, — старый человек, а хулиганишь. Хорошие вещи портишь. Не стыдно?
Легким движением мизинца Курт починил жезл, вторым движением вернул его оторопевшему жрецу.
Тот вцепился в него обеими руками — рот широко открыт, глаза вытаращены, лицо побагровело от гнева.
— Я не позволю! — заревел он страшным голосом. — Не позволю! Не позволю! Взять его! Взять богохульника!
Трясущийся палец недвусмысленно указывал, кого именно следовало бы взять, но свита отнюдь не спешила справляться с тем, с кем только что не справился ее предводитель.
— А я говорю — взять его!! — Главный Жрец явно перестарался: посреди устрашающего рева голос его вдруг сорвался на сиплый визг.
— Взять!!! — он пискнул так, что у Курта уши заложило, после чего тяжело закашлялся.
Девушки захихикали. Сгрудившись возле Курта, они преспокойно пили вино и явно не придавали никакого значения воплям неизвестно откуда взявшихся чужаков.
В этот момент из какого-то закоулка вынырнул жрец. Одной рукой он обнимал девушку, в другой была только что откупоренная бутылка.
— Благослови! — воззвал он к Курту.
— Да будет твое опьянение божественным, а похмелье кратким! — ответствовал тот.
— Ага! — зловеще просипел Главный Жрец. — Вот он — истинный виновник творящегося в храме непотребства!
Жрец вздрогнул, уставившись на свое высокое начальство. Бутылка вина в его руке жалобно булькнула.
Главный Жрец открыл рот и обрушил на своего подчиненного лавину теологической мудрости, густо прошитую громами угроз и молниями обвинений. Бутылка в руке жреца издала еще один жалобный бульк, но он крепче прижал к себе девушку, оглянулся на Курта — и дал достойный богословский отпор своему весьма посредственному, хоть и непосредственному начальству.