Посол Господина Великого
Шрифт:
Силантий кивнул. Посмотреть - посмотрит. И насильно подстричь не даст.
– Вот и славно... Верю тебе, Силантий.
Поутру - быстро утро пришло, не заметили - прискакал гонец из Пскова. Конь вороной - весь в мыле - на самом кафтан расстегнут, с груди пар валит. Видно, торопился, гнал...
– Поспешай, воевода Силантий, на реку Синюю, на Городок Красный псковский пригород! Точат зубы на нашу землицу ливонские псы-лыцари, уж целым отрядом подступилися, вот-вот нападут, без вас не осилим! Поспешай, воевода-князь, поспешай!
Водицы поднесенной испив, пошатнулся в седле гонец. Упал бы - на руки подняли. Осторожно в избу снесли, положили на лавку.
– Поспешайте...
– прошептал
– Слышали ли, вой?
– птицей взлетел в седло Силантий.
– Поспешим же, поможем псковичам! Ужо отведают немцы меча за землю Русскую!
– Поможем, воевода-отец! За тем и пришли! Веди же скорее!
Орлами взвились стяги над московской ратью, с гиканьем выехали из лесу воины в кольчугах да тегиляях, оранжевым отражалось солнце в островерхих шеломах...
Андрон Игнатьевич, боярин псковский, проводив отряд взглядом, к пленникам обернулся. Пяток воев при нем остались - свои же, псковские - за конвоиров. Ну, и Митря тут, Упадыш, как же без него-то?
Ставр на коня сел, рядом, на белой кобыле, боярыня. Лоб бледен, на щеках румянец болезненный, глаза пустые, со зрачками широкими. Взгляд словно и нет ее тут... Даже Олега не узнала. Видно, опоил ее Ставр снадобьем колдовским, на сушеной конопле сваренным.
Сжалось у Олега сердце - понимал, чем грозят Софье подобные варева.
– Ну, мы в обитель Мирожскую. До Пасхи пробудем, - доехав до развилки дорог, простился с Андроном Игнатичем Ставр, свистнул слугам своим. Миг - и нет их уже, рысью к монастырю поскакали. Впереди - сам боярин, под уздцы Софьину лошадь держит. Боярыня - сама не своя - в седле сидит, качается, как бы не слетела. Нет, не слетела. Открылись ворота обители, впустили новых странников.
А боярин Андрон, да Митря, да пленники - дальше во Псков поехали. Один Гришаня-отрок где-то по лесам скитался, ежели волк какой не сожрал...
Спряталось за набежавшим облаком солнце, упала серая тень на дорогу, пробежала по лугу и, взобравшись на холм, сгинула... как сгинуло в один миг все то счастье, на которое так рассчитывал Олег Иваныч. Вот уж не везло мужику, ни в той жизни, ни в этой!
В жарко натопленной зале на лавках вдоль стен чинно сидели бояре. Их длинные шитые золотом одежды ниспадали на пол красивыми складками. Слева от иконы, в узорчатом кресле, восседал посадник, Стефан Афанасьевич, крупный дородный мужчина с Длинной иссиня-черной бородой. Рядом с ним, чуть наклонившись, стоял толмач-переводчик. Не просто так стоял, вестимо. Переводил, толмачил...
Рыцарь в блестящих латах, с непокрытой головой и надменным взглядом, что-то быстро говорил посаднику, время от времени поглядывая на реакцию бояр.
– Как посланник ливонского магистра Вольтуса фон Герзе, - еле поспевал за рыцарской речью толмач, - передаю слова его таковы: отступитеся, псковичи, от землицы, что от Красного Городка ошую, испокон веков та землица орденскою была, ею и должна быть.
– Ой, лжет, ой, лжет, лыцарь, - заерзали, зашептались бояре.
– Никогда та землица орденской не была...
Выслушав рыцаря, посадник, почесав бороду, встал.
– Не то просит магистр ливонский Вольтус, - медленно произнес он, стараясь, чтобы звучало весомо каждое слово.
– Красный Городок да землица, что по Синей-реке, - то псковские сыздревле земли, от них отступитися чести лишиться. Таков будет ответ Пскова немцам ливонским! Еще скажи... Обернувшись к переводчику, посадник задумался.
– Спроси-ка лучше: что отряд ливонский ныне у Красного Городка делает?
Рыцарь усмехнулся в ответ, тряхнув головою. Пояснил, что отряд тот для его, личного магистра посланника, охраны - и только.
– Больно велик отрядец для охраны-то!
– выкрикнули
Тут все бояре разом закивали. По их мнению, отряд, присланный на помощь Пскову московским князем Иваном Васильевичем, прибыл как нельзя кстати.
– Еще раз говорю, это только моя охрана, - холодно повторил рыцарь, и, раз слова магистра фон Герзе не достигли цели, мы уйдем от Городка еще до темна.
– Зарекалася лиса в курятник не лазать!
– Прощайте, господин посадник, и вы, господа псковичи. Жаль, что не договорились.
Рыцарь поклонился и, гордо вскинув голову, быстрым шагом покинул залу. Белый плащ с черным восьмиконечным крестом развевался за его спиною, словно крылья исполинской чайки. Порывом воздуха задуло пламя свечей у входа. Посадник жестом подозвал дьяка:
– Проводите лыцаря. С почетом проводите. От меня лично подарите шубу соболью!
– Сделаем, Стефан Афанасьевич. Ушел дьяк.
Бояре повставали с лавок:
– Зря отпустил лыцаря, Стефан Афанасьевич, надобно было имать!
– Теперя много зла натворит с отрядом своим ливонец.
– Не натворит, - усмехнувшись, посадник обвел бояр тяжелым пристальным взглядом.
– Лыцарь сей, Куно, далеко благородством своим славен. Сказал: уйдут до ночи - значит, уйдут. Кроме того, там и московские вой имеются, помолчав, добавил он.
Стараясь не упускать из виду скачущих впереди всадников, словно пес, бежал по лесной дороге Гришаня. Дышал тяжело, провалисто, глотал на ходу снег - ноздреватый да темный. И тот-то редко встречался, в низинах только на дороге-то весь стаял. Видел отрок, как отъехал в монастырь Ставр с Софьей, вернее, лиц, конечно, не разглядел - две конные фигурки, но догадался - а кому еще-то свернуть к обители? Остальные шильники - или воины псковские, черт их знает, как и называть лучше, - поехали прямо. Ехали быстро - видно, до темна хотели попасть в город. Гришаня отстал, по следам только лишь ориентировался да по навозу конскому. Чего он за ними поперся Бог весть. Хотелось, конечно, освободить Олега Иваныча с Олексахой... да вот как только? Трое воинов-конвоиров, Митря-шильник да Андрон Игнатич, боярин псковский. Попробуй, сунься! Да и во Пскове-то, ежели подумать, никого знакомых нет. Правда, говорил как-то на усадьбе казненного вощаника отец Алексей, стригольник, есть и во Пскове хорошие люди, супротив мздоимства церковного выступавшие. Вот бы найти их... Да при этом и Митрю не потерять с конвоем и пленниками. Их наверняка в суд потащат. А судьи кто во Пскове-то? Да как и в Новгороде, посадник, да князь, да сотские. По идее, заседать в княжьих хоромах должны бы. Там же и поруб. Так вот, обязательно ему, Гришане, на тот суд надо! Свидетелем-послухом! Что не воинские люди злые Олег Иваныч-то с Олексахой, - а мирные новгородские граждане, в земли псковские забрели случайно - вслед за новгородским же боярином. А дела промеж новгородских граждан - их дела, не псковские. Так что должны б отпустить пойманных, ежели разобраться. Правда, поверят ли? Митря-то, Упадыш, наверняка другое говорить будет. Да и Ставр. Еще и его, Гришаню, до кучи схватят. Ну, схватят так схватят, дело такое. Однако выступить свидетелем на псковском суде-Господе - единственный шанс хоть как-то помочь пленным. С хорошим шансом самому превратиться в обвиняемого! Башку отрубить - вряд ли, чай, не Москва, а вот повесить - запросто... Но надежда все-таки есть, попытаться надо... Еще ведь и Софья наверняка молчать не станет. А чтоб вызвали ее на суд из монастыря Мирожского, о том уж Гришаня позаботится, на первом же допросе укажет. Правда, не заткнули б ей там язык, в монастыре-то. От Ставра всего ожидать можно.