Посол Господина Великого
Шрифт:
– Плат-то девичий, - не понял шутки Олексаха.
– Красивый плат. Бабки таких не носят.
Тут вышла из избы Игнатиха. Шамкнула ртом беззубым, травы пучок протянула.
– И что - полпула за сей гербарий? Ну, бабка, ты в пролете. Чья, кстати, косынка? Да не смотри ты так, нам твое колдовство - тьфу - напрочь по барабану. Ульянка где, сказывай! Да не бойся, друзья мы... Гришани-отрока волей присланы.
Колдунья, проявив неожиданную прыть, попыталась скрыться в избе. Не на тех напала! Олег Иваныч ловко подставил сапог в
– Чур тебя, чур!
– плюнув на гостей, зашипела Игнатиха и сделала последнюю попытку впиться Олегу Иванычу в глаза желтой костлявой рукой.
– Ну ты вообще уж ополоумела, блокадница хренова!
– не на шутку рассердился Олег Иваныч.
– На костер захотела, кости попарить? Так мы тебе это зраз обеспечим... Хватай ее, Олексаха!
В этот момент из распахнувшейся двери выскочила девчонка с черными распущенными по плечам волосами. В руках она держала настороженный боевой самострел. Как и натянула-то, умудрилась? Блеск ее холодных голубых глаз обещал пришельцам мало хорошего.
– А ну, отпустите бабусю, не то хуже будет!
– Ох, как надоели мне эти тинейджеры, - покачал головой Олег Иваныч, поворачиваясь к девчонке.
– Ты Ульянка, что ль?
– Не твоего ума дело! Отпускай, сказываю!
– Я - Олег Иваныч. Гришаня, чаю, рассказывал?
– Рассказывал. А не врешь?
– Ну, блин.
– Олег Иваныч почесал затылок.
– У Гришки родинка под левой лопаткой, так?
– Ну, так, - подумав, согласилась девчонка и покраснела.
– Может, в избу пройдем все-таки? Не май месяц.
Ульянка посторонилась, опустив самострел, и Олег Иваныч, пригнувшись, вошел в жилище. За ним последовала и сама хозяйка, колдунья Игнатиха, ведомая бдительным Олексахой.
– Что с батюшкой?
– Ульянка схватила за руку усевшегося на лавку Олега Иваныча. Ничего не отвечая, тот внимательно рассматривал внутреннее убранство избы. Закопченные стены, такой же потолок - избенка была курной, узкое, едва пропускающее свет оконце, затянутое бычьим пузырем. По стенам висели пахучие пучки трав, выделанные беличьи и куничьи шкурки, в углу - к удивлению Олега - икона Параскевы Пятницы. Пятницы... Где-то уже слышал Олег Иваныч про пятницу-то... В центре, в очаге, сложенном из округлых речных камней, весело пылало пламя.
– Плохо дело с батюшкой-то твоим, - в ответ на Ульянкины мольбы молвил Олег Иваныч.
– Пойман и в поруб посадничий брошен! Ну не реви, не реви, не надо.
– Он ласково погладил плачущую девчонку по голове.
– Слезами, сказывают, горю не поможешь. Хозяйка, может, угостишь чем?
Выпущенная из цепких рук Олексахи колдунья, поворчав, поставила на стол глиняный кувшинец с исполненным квасом. Хороший напиток, хмельной и нa вкус приятный.
– Короче, нельзя Ульянке тут оставаться. Сыщут!
– Да как сыщут-то?
– Как, как... Как мы отыскали. Бежать ей надо, бабуся! И чем скорее тем лучше. Иначе и ее пытать будут.
– Так. Гликерья. За Нежданом, двора постоялого держальщиком, замужем, кивнула Ульянка.
– Примут сестрица-то с держальщиком?
– Про Неждана не знаю. А сестрица, думаю, рада будет... А батюшка-то? А... А Гриша... он что, тоже в порубе?
Олег Иваныч кивнул, задумался.
– Посольство московское не сегодня-завтра отъедет. Поговорю с Товарковым, Иван Федорычем. А ты наготове будь. Ежели что, вот он, - Олег Иваныч кивнул на Олексаху, - заедет конно. Поняла, дщерь неразумная?
– Ой, батюшка...
Поцеловав руку Олегу Иванычу, Ульянка бросилась на колени, к иконе:
– Матушка, Параскева-Пятница, убереги батюшку да Гришу...
– Ладно, не убивайся. Может, и обойдется еще...
Врал Олег Иваныч. Ой, врал, ой, лукавил. Ой, не обойдется. Не обойдется, коль сама Господа за дело то взялась. Хоть и поставлен Олег Иваныч главным - а у бояр, у каждого, свой сыск! Вощаника-то Петра точно казнят - велики улики, а откуда они взялись, разбираться не станут, некогда - упасти бы Гришаню-отрока. Тоже неизвестно - как...
– Коль ты Олег Иваныч, и у меня есть тебе молвить что, - провожая, вышла следом на двор колдунья, бабка Игнатиха.
– Ну, молви, коль есть. Имя вот твое не знаю...
– Марта я.
– Молви, Марта Игнатьевна.
– Есть у тебя враг сильнейший - Ставр-боярин! Пасись его, господине! Пасись! Зело коварен Ставр.
Олег Иваныч усмехнулся: а то он этого раньше не знал:
– Благодарствую, Марта Игнатьевна...
Простились, обратно в палаты поехали - думать, как Петра с Гришаней выручать... Некогда и пообедать было - перекусили на Торгу пирогами заячьими...
Тусклое солнце светило сквозь серую морозную дымку. Медленно прокатившись по небу, склонилось к закату, на миг лишь окрасив оранжевым светом узорочье боярских теремов Неревского конца. Ушло, закатилось за городскую стену, лишь красный отблеск держался какое-то время на золотом куполе храма Федора Стратилата. Из своего терема смотрел на него боярин Ставр сквозь слюду окон. Хлебнув из братины квасу, подсел к столу, скривил тонкие губы в улыбке. Вытащил из дубовой шкатулки березовые квадратики-грамоты, подсвечник ближе подвинул. Горели свечи, потрескивая, стекал, капал плавленый воск.
Перетасовал боярин грамоты, словно карты, недавно во франкской земле придуманные. Вытащил наугад - "Гвизольфи". Усмехнулся, сжег на огне свечи. Следующую достал. "Вощаник Петр". Запылала грамотца. И другая... "Гришаня-отрок". И ее в огонь!
Чем больше грамот сгорало, тем веселее становилось Ставру, радостней, словно судьбы людей зависели лишь от того, пожрет ли - нет ли - огонь маленький квадратик бересты.
Ставр сжег "Гришаню-отрока", захохотал, щелкнув пальцами, романею потребовал. Испил, вновь грамоту вытащил.