Посол к Сталину
Шрифт:
(Примечание Мемуариста. Подумать только, вся эта высокая патетика о мире во всём мире, гуманитарных принципах и всяком таком затеяна ровно с одной целью. Выцарапать у СССР какие-то двести миллионов старых царских долгов.
Ещё и показать нос Британии и Франции, долги перед которыми у царя были намного больше, чем перед США. На словах "мушиные какашки" и только "дело принципа", а на деле – гоните звонкую монету, да поскорее. Продолжаем.)
На это Ворошилов ответил, что
Затем он заявил, что хотя он дружил с послом Буллиттом, он уверен, многие трудности были созданы этим послом. На это я немедленно ответил, в совершенно точных выражениях, что восхищаюсь послом Буллиттом, знавал его как сильного, откровенного человека, кто действовал прямо с уверенностью, что данные обязательства будут выполнены в том же духе, в котором заключались. А также, что важнее факт продолжающегося наличия этих условий, а не причины их возникновения.
Розенгольц также сообщил, что у них есть информация о наличии в конкретных подразделениях государственного департамента серьезной оппозиции по вопросу выработки какого бы то ни было соглашения с Россией и спросил действительно ли это так.
Я ответил, что не верю в правдивость этого, и не нахожу это действительным фактом. Возможно, подобное может оказаться правдой "где-то внизу", так же как может оказаться правдой, что "где-то внизу" в наркомате иностранных дел России могут быть резко враждебные к американскому правительству люди, рассматривающие нас как представителей ненавистного капиталистического общественного порядка.
Но мне неизвестно о подобном отношении. Также, я уверен, что подобное не соответствует действительности по отношению к моему президенту, государственному секретарю, судье Муру, другим ответственным лицам в департаменте или ко мне самому.
В заключение я очень ясно обозначил, что у меня нет особых инструкций прорабатывать долговой вопрос. Отношение моего правительства таково, что этот вопрос находится на стороне Советского правительства, ввиду взятых на себя обязательств. Мяч на их стороне.
(Примечание Мемуариста. Вместо "мяч на их стороне" Дэйвис употребляет довольно редкую идиому о том, что проблема находится у них на коленях. То есть её, как маленького ребенка, нужно вынянчить и вырастить. Продолжаем.)
Моё отношение к ним исключительно дружеское, я всегда к их услугам, если они посчитают нужным поднять этот вопрос. Я обсужу с департаментом планы мистера Розова и буду ожидать их дальнейших пожеланий по ситуации.
Ворошилов, Розенгольц и Вышинский заявили, что высоко ценят мою откровенность, весьма рады, что мой прошлый опыт и, как они убеждены, мой объективный взгляд на ситуацию, характеризуют американское дипломатическое представительство здесь. Во всяком случае, они надеются,
В сухом остатке получается, что эти руководители правительства знакомы с фактами из первых рук. Наша позиция состоит в том, что значимое соглашение было заключено при полном знании всех фактов, еще до его заключения. Это соглашение ими не выполняется.
Дело это сравнительно малой важности для нас и может иметь жизненно важные последствия для них в будущем. Это их проблема и следующий ход на их стороне. Имею честь оставаться, сэр, искренне Ваш, Джозеф Дэйвис.
Официальный обед на даче Розенгольца.
10-е февраля 1937-го.
Достопочтенному Стивену Эрли.
Дорогой, Стив. События здесь развиваются в стремительном темпе. Я здесь примерно две недели, а событий набежало уже столько, что кажется – будто два месяца.
Данный комиссаром внешней торговли обед был необычен и интересен. Ясным холодным днём мы проехали по заснеженным окрестностям примерно тридцать пять миль дорогой Сталина, широкой асфальтовой магистралью, вероятно около ста пятидесяти футов шириной. Это часть новой военной трассы.
На другом конце этих миль оказался лес белых берёз с одной стороны и зелёных елей с другой, оба очищенные от подлеска. Это был район загородных дач, с заборами около десяти футов высотой, обычно выкрашенными в зелёный цвет. Все выглядели заботливо ухоженными.
Извилистый подъезд от дороги к даче был весьма живописен. Дом, большой и удобный, возвышался посреди красивейшего вида запорошенного снегом пейзажа. Он был неплохо и приятно обставлен в довольно тяжеловесном современном германском стиле.
На пути домой мы проезжали дачу Сталина. Она также была окружена высоким крашеным забором с несколькими солдатами рядом. К нему почти невозможно прорваться, но думаю, я увижу его прежде, чем уеду.
Эти комиссары, конечно, ведут себя достойно. Живут они или в Кремле, окружённом стеной городе внутри города, с красивыми старинными дворцами старого двора и церквями, или в загородных домах. Или там и там.
Ворошилов произвел на меня чрезвычайно сильное впечатление, впрочем как и все они. Ворошилову пятьдесят четыре, а выглядит примерно на тридцать шесть.
(Примечание Мемуариста. На самом деле, Ворошилову зимой 1937-го стукнуло не пятьдесят четыре, а уже пятьдесят шесть.)
Он не высок, но держится с большим достоинством и крайне эффектной военной выправкой. Более того, я думаю, он человек большой интеллектуальной силы, способный выхватывать из ситуации главное, выметая наружу всё несущественное.
Генеральный прокурор – человек примерно шестидесяти лет и во многом напоминает Гомера Каммингса. Спокойный, бесстрастный интеллектуал, способный и мудрый. Процесс над изменниками он вёл в манере, сыскавшей моё уважение и восхищение как адвоката.