Пост-Москва
Шрифт:
— С целью надрать им задницу. Это эвфемизм, сам понимаешь. На самом деле мы выебем их в жопу.
Он как-то странно посмотрел на меня:
— Они не дают нам носа высунуть наружу. Подогнали бронетехнику и артиллерию.
Тут уже пришлось удивиться мне:
— Откуда у них артиллерия?
— Миротворческие, млядь, силы по охране смакдональдсов располагают, оказывается, собственной артиллерией.
— А авиации у них, случаем, нет?
— И авиация у них, млядь, есть.
Пара фактов в копилку. Чем дальше, тем сильнее я охреневаю.
— Продержись до утра, Тек, — говорю я ему.
Он
— А что будет утром, Фидель?
— Утром я возьму командование — общее командование гражданской самообороной — на себя и вытащу вас оттуда.
— Фидель, ты серьезно? У тебя сколько людей-то осталось?
Тут пришлось уже задуматься мне:
— Точно не знаю, но тысяч пять-десять будет. И еще пара сверх-человеков, но тебе пока лучше об этом ничего не знать. Ладно, не будем тянуть до утра, приказываю тебе уже сейчас — держать оборону во что бы то ни стало. В восемь ноль-ноль начинается общая операция «Ночной Кот». Дальнейшие указания получишь по ходу дела.
Я физически ощущал, какие сомнения обуревают сейчас им, но вот он решился:
— Я тебе верю, Фидель, — сказал он. — Мы до сих пор живы благодаря плазменным автоматам твоего зятя. Это нечто! Даже при десятикратном перевесе в силе они пока не смогли нас достать.
— Продолжай мне верить, Тек, — сказал я и отключился.
На самом деле у меня кошки на душе скребли, и если я во что и верил, так это в то, что мужчина должен умереть с оружием в руках. А кто из нас прав, кто виноват, кто трус, а кто герой — пусть разбирается Господь. И это дело десятое.
Я пошел посмотреть, как там дела у Утенка, то есть, Николая. Ксения, моя бедная девочка, все еще была в коме, но хотя бы пулевых отверстий на ее теле больше не было, уже что-то.
Николай был задумчив и даже, как мне показалось, подавлен, что на него совершенно не похоже, как будто его одолевали сомнения.
— Как прошла трансплантация? — спросил я его, стараясь говорить бодро. — Эффект есть?
— Пока рано судить, Фидель, но эффект несомненно есть. И еще какой.
— Что ты имеешь в виду? — у меня сжалось сердце в ожидании роковых вестей, но я старался не подавать вида. — Что-то пошло не так?
— Не знаю, Фидель, в конце концов, я ведь даже не врач.
— Я бы не сказал, судя по тому, что тебе удалось вылечить ее раны и сделать все эти пересадки поврежденных органов.
— Ну, это не моя заслуга. На таком оборудовании с этим справился бы любой пацан, играющий в контру. Все эти диагностики и операции делали программы и кибер-хирург, я только кнопки нажимал и мышкой щелкал на «Вы уверены, что этот орган надо заменить?», — он усмехнулся, что уже было неплохо. — Ты только никому не говори, не лишай меня славы.
— Так что не так-то, Коля?
Он показал на монитор:
— Вот три-ди карта нормальной активности мозга, как образец. Вот карта того, что было до пересадки. Видишь, в чем отличие?
— Ну, да. Раньше было все гладко и ровно, будто пустыня.
— Точно. А нужны вот такие холмы, если упростить.
— Понятно. А сейчас что там?
Николай помялся, но вызвал на монитор еще одну карту:
— А сейчас вот что.
На экране показались горные цепи, сплошь состоящие из Эверестов.
— Что это
— Я не знаю, Фидель. И никто не знает, даже улитки. Эту операцию на людях еще никто не проводил.
— Но, по крайней мере, она жива, — сказал я, скорее угадывая, чем понимая хоть что-то.
— Жива — не то слово. Если сравнить жизнь с костром, она сейчас вулкан.
— Что будем делать конкретно?
— Если до утра ничего не изменится, будем выводить из комы по любому.
— Все остальное в порядке? С ранениями, я имею в виду.
— Да. Все сканирования показали полное восстановление. Программа не выдает ни одной ошибки. И еще… — я почувствовал неуверенность в его голосе, словно он не до конца решился. — Я думаю, ты обязан это знать.
— Говори же, не тяни.
— Фидель, она беременна. Она беременна от тебя.
У меня внутри все сжалось. А потом, через миллион часов или лет, или веков я выдохнул. И все в мой жизни встало на свои места.
11
Реанимационную кровать поставили прямо в кабинете Папы вместе со всем необходимым оборудованием для лечения. Геринг настоял на своем, а у руководства кремлевской клиникой не нашлось достаточно убедительных формальных оснований ему отказать. В приемную он посадил тех двух офицеров, с которыми летал в Печатники — старый друг лучше новых двух — с приказом стрелять в любого, кто попытается пройти в кабинет без его, Геринга, письменного разрешения:
— И мне похрен, кто это будет — спикер Высшего Совета, министр обороны или маршал госбезопасности. Это понятно?
Офицеры как-то странно покосились на него, но кивнули. Он знал, что они считают его конченной мразью и штопанным гандоном после того инцидента с девкой, которую ему пришлось пристрелить исходя из высших государственных интересов, как они ему виделись на тот момент. Теперь он, конечно, не уверен в этом, и как умный человек не может не согласиться с моральной правотой этой сладкой парочки служак, но именно поэтому он и доверяет им охрану президента. Логика и понимание людей всегда были его сильной стороной — это признавали даже его враги.
Геринг сидел возле кровати своего брата, поглядывая на часы — вот-вот Жора в обличье Папы должен прийти в себя. Пусть они сводные братья, но росли они вместе, и для Геринга он всегда был родным человеком. Если же быть откровенным, единственным родным человеком на свете.
Его официальная биография при внимательном прочтении всегда вызывала если не смех, то недоумение у любого, не просравшего свои мозги при просматривании телевизора под пивко. Начать с того, что по отчеству он был Михайлович, а отца его звали Тимур, да-да, тот самый Тимур. В разных источниках указывали разные года его рождения, но это не самое смешное. Самое смешное, что в различных версиях официальной биографии называли разные фамилии и даже гражданство, которое он получил при рождении. Так, на официальном сайте правительства он, якобы, родился в суверенном Казахстане, а на сайте президента местом его рождения указывалась Москва. Все остальные факты при сопоставлении выглядели не менее фееричными. Это если задуматься и проанализировать.