Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.
Шрифт:
— Надо проверить — прекратил ли этот растяпа вечную канитель, или ему опять нужен пинок, -— думал он. Но Николай хитрил: истинной причиной его спешки была надежда хоть на минутку, хоть вскользь увидеть Катю, а может быть и перемолвиться с ней парой фраз. Неожиданно он встретил на лестнице насмерть перепуганную Амалию Карловну, которая скороговоркой сообщила:
— Николай Федорович! Беда у нас!!! Сережу арестовали, говорят, он украл какой-то драгоценный камень. В квартире был обыск. Катя оцепенела: сидит, молчит и ни на что не реагирует, даже на плач своего ребенка.
Николай ринулся в полуоткрытую входную дверь и застыл в растерянности. То, что он увидел, описанию не поддавалось. Мебель вся была сдвинута с мест, половицы оторваны и торчали, ощерившись гвоздями, как пасти какой-то многоголовой гидры. На полу в беспорядочных кучах лежали растерзанные книги, бумаги и документы, смятые, затоптанные верхние вещи и белье. Подушки, перина и матрацы были распороты, и из них, как внутренности из брюха убитого животного, вываливались перья и вата. Все, как снегом было усыпано пухом. На кухне в общую кучу были высыпаны мука, крупы, соль, сахар, чай. Варенье растоптано по всему полу. Здесь тоже были содраны половицы.
Посреди этого хаоса сидела Катя, едва одетая, с распущенными волосами. Ее сухие невидящие глаза были неподвижно уставлены в одну точку, руки бессильно брошены на колени. Там же лежал посиневший от отчаянного крика ребенок, кое-как завернутый в пеленку.
С трудом пробравшись по пересеченной местности к хозяйке разоренного дома и ее малышке, Николай первым делом схватил ребенка и передал его Амалии Карловне.
— Амалия Карловна, дорогая, попытайтесь унять ребенка, а я займусь его мамой.
Он долго и безуспешно звал Катю, тряс за плечи, заглядывал ей в глаза... Наконец она нехотя перевела глаза на его лицо. Похоже, Катя не узнала его. Тогда Николай взял в обе руки ее голову и крикнул:
— Екатерина Дмитриевна! Катенька! Очнитесь! Это я, Николай, я пришел помочь Вам.
Что-то изменилось в ее лице, зрачки двинулись, губы раскрылись — и яростный поток отчаянных рыданий пролился на его грудь. Он, прижимая к себе бьющееся тело, гладил Катины распущенные волосы и уговаривал, как маленькую:
— Они уже ушли, их нет, они больше не придут, все в прошлом.
— Они раздели меня и ребенка догола, они рылись у меня во рту и в волосах, — рыдала Катя, содрогаясь от отвращения.
— Они уже ушли, их нет. А Вам нельзя так убиваться — молоко пропадет, Настеньке плохо будет, — продолжал уговаривать Николай.
— И почему все беды сыплются на мою голову? Почему я такая несчастная? — причитала она.
— Екатерина Дмитриевна, Вы неправы! Все хорошо, и даже отлично! Сережу арестовали — так мы же с Вами знаем, что он не брал этот треклятый бриллиант, а раз так, он рано или поздно докажет, что невиновен, а мы ему в этом поможем. Правда, ведь?
Катя кивнула.
— И потом и Сережа, и Вы, и Настенька живы и здоровы, а это — самое главное. Все остальное — пустяки в сравнении с этим. Согласны?
Она снова кивнула.
— И, наконец — у Вас есть верные друзья, которые не дадут Вам пропасть. Это тоже неплохо. Правда?
Катя
— Вот, что мы сейчас сделаем, — продолжал Николай. — Вы оденетесь, и Настеньку оденьте хорошенько: там к ночи похолодало. И погуляйте с ребенком часа полтора — два. Только далеко не уходите — на улицах к ночи тревожно. А мы с Амалией Карловной попробуем навести тут некое подобие порядка. Вы пока одевайтесь, я колясочку вниз отнесу.
После их ухода начался аврал. Был мобилизован Кеша с молотком и гвоздями, ведром и шваброй. Роль командира операции была единодушно отдана Амалии Карловне, которая сразу начала распоряжаться. Кеша получал задание заткнуть ощерившего пасть дракона, приколотив отодранные половицы,
— Да не там! — кричала она. — На кухне потом прибьешь. Начинай в комнате.
Николай начал было собирать разбросанные книги и документы, но тоже не угодил привередливой даме.
— Это потом, сначала собери верхние вещи и белье. Да осмотри их получше. Порванную и распоротую одежду отложи в сторону, я потом ее починю. Белье тоже осмотри — то, что затоптано — отложи, я потом постираю. Детское — в верхний ящик комода, Катино — в средний, остальное — в нижний.
Себе она оставила самую сложную часть работы: вооружившись «цыганской» иголкой, она старалась заштопать распоротые подушки и матрацы, собрав насколько возможно выпотрошенные внутренности. Когда половицы были приколочены, а мебель поставлена на место, Кешу отправили на кухню, собрать и вынести на помойку барханы продуктов, кучами вываленных на пол. Работа под надзором строгой дамы кипела и спорилась, и к возвращению хозяйки был наведен относительный порядок, даже пол успели вымыть.
— Вы волшебники! — воскликнула Катя. — Я думала, что этот бедлам вообще не истребим.
— Волшебница — Амалия Карловна, а мы у нее подручные. В ближайшие дни всем нам еще придется немало потрудиться, чтобы исправить испорченное, — возразил Николай.
— Кстати, в комнату Сергея пока не ходите, там первозданный хаос. Я завтра вернусь, и мы продолжим начатое. А сейчас хорошо бы выпить чайку всем вместе, дружной компанией.
Женщины захлопотали вокруг стола, мобилизуя скудную наличность. У Кати остались неиспорченными баранки и сахар-рафинад, а Амалия Карловна принесла булку с маслом и оставшуюся от обеда жареную треску. Проголодавшиеся после трудов, дружно налегли на припасы. От мрачного, угнетенного состояния не осталось и следа.
Уходя, Николай пообещал Кате завтра утром зайти к следователю, чтобы договориться о передаче и свидании с Сергеем, а потом вернуться к ней, чтобы продолжить уборку и обсудить, чем можно помочь сидельцу. Прощаясь, Катя прижала его ладонь к своей щеке:
— Я так Вам благодарна... Как хорошо, что Вы у нас есть! Что бы я без Вас делала?
Этот день сблизил их больше, чем годы знакомства. Она для него превратилась из несбыточной мечты в земную женщину, к которой можно прикоснуться, ее можно обнять, приласкать, утешить. И от этого она стала еще желанней и дороже.