Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!
Шрифт:
– Хм, это интересно…
Мои брови медленно поползли вверх: такого я не ожидал, ведь ни одного боя не было, так, пара стычек драгун с местным турецким ополчением за Дунаем, ничего более.
– Султан предлагает вашему величеству мир сроком на двадцать лет со следующими условиями: все земли до Дуная – Новороссия с Очаковом, Бессарабия, часть Молдавии – отходят к России; взамен ваше величество обещает вывести войска с Крымского полуострова и не вести переговоров с христианскими народами империи.
Небольшой свиток появился из одеяния патриарха, перекочевав в мои руки. Хрисанф замер
«Что ж, опасения султана понятны, ему не хочется видеть объятые огнем восстаний христианские владения, к которым на голом энтузиазме может присоединиться и мусульманская чернь в отдаленных областях, на правах собственного суверенитета естественно. Но имею ли я право соглашаться на это? Ведь доверились черногорцы, сербы, греки, они режут турок как курей, надеются на помощь. Если я соглашусь, то их в конечном счете разобьют и убьют, а их семьи окажутся в том положении, когда лучше умереть, но не сдаться на милость врагу». Мысли метались, словно обезумевшие кони, голова опухла от дум и понимания: легкая победа не может быть полной и окончательной. Особенно с таким извечным врагом.
– А вы сами, патриарх, как думаете: могу я согласиться на это? – напрямую спрашиваю Хрисанфа.
– Да, можете, ваше величество, – тут же отвечает он.
– Вы неправы, – слетают с губ тихие слова, на висках выступают капельки пота. – Ступайте, ваше высокопреосвященство, мира с султаном на таких условиях не будет.
– Но почему?! – изумляется патриарх, с непониманием глядя мне в глаза.
– Да потому! Все, что приходит в руки само по себе, без каких-либо усилий, не задерживается у владельца! Только усилиями можно добиться того, чтобы свершения жили в веках, а не захирели через пару десятков лет! Ступайте, патриарх, ступайте, не вводите меня в искушение…
Я закрываю глаза, до крови прокусывая губу.
– Прощайте, молодой царь, да пребудет с вами Бог, и да поможет он в ваших начинаниях.
Хрисанф устало благословил меня и тихо вышел из шатра, не видя, как по моему подбородку маленьким ручейком стекает алая кровь, а из карих глаз катятся капельки слез.
«Простите меня, сыны Руси-матушки, но так надо для наших потомков, так надо для нас самих, так надо нашим братьям…»
Далеко за полночь в шатер вошел Никифор, тяжело вздохнул и, не говоря ни слова, вышел прочь.
В руке государя зажат листок с посланием от австрийских сербов из городов Арада и Сегедина, привезенный сотником Богданом Поповичем в апреле.
О благочестивейший царь, красносиятельное солнце правды! Милостивым оком воззри на нас, убогих, и твоими царскими щедротами промысли о нашей отеческой Сербской земле, от многих лет, грехов ради наших, ярмом басурманским обремененной, особенно когда воздвигнет Господь Бог крестоносную десницу твою на басурмана. Не забудь и нас, малейших, приглашением царским и милованием своим, да и мы потщимся службою своею за своего православного царя.
Чернильные строчки смешались с яркими алыми каплями, упавшими на серую бумагу.
Глава 8
Май 1711 года от Р. Х.
Москва.
В Серебряной зале собрались около двух десятков человек. Все они устроились за длинным прямоугольным столом из черного дерева, с резными ножками. Царские советники сидели на мягких высоких стульях, озадаченно поглядывая на пустующие места.
Пустых мест оказалось семь. Немного возвышающийся над всеми трон государя, слева от него трон поменьше – государыни; оба пустовали. Но где остальные пять советников? Куда запропастились облеченные царским доверием бояре и возвышенные люди?
Прошло полчаса с момента начала первого заседания Царского совета без участия государя, но пустующие места так и оставались пустыми…
– Ну что ж, господа, раз царь-батюшка доверил мне право председательствовать на сем собрании, то дожидаться ослушников не стоит. Кара найдет, не беспокойтесь.
Встав с места, старый князь-кесарь тяжелым взглядом обвел палату, будто пришел не на заседание, а в личный рабочий кабинет.
– Так, может, подождем, авось подойдут опоздавшие? – спросил князь Волконский.
– Нет, мы и так полчаса прохлаждаемся, дурными делами занимаемся, а указы государевы не выполняем. Так что начнем прямо сейчас. А ну, дьяк, читай первый указ его величества Алексея Второго!
Из темного угла вышел невысокий ссутулившийся человек, под локтем которого была зажата кожаная папка с серебряной тесьмой. Родовитые бояре с праздным любопытством смотрели на дьяка, идущего к трибуне, однако молодые соратники государя не обратили на него внимания, листая собственные бумаги.
– Кхм, – кашлянул дьяк, открывая папку. – «В этом указе прошу я вас, господа бояре и дворяне, верной службой доказавшие преданность нашему Отечеству, начать с сего дня полноценную работу Царского совета с расширенными полномочиями. Они тяжким бременем ответственности ложатся на ваши плечи, ибо нет рядом с вами меня, только ваши голоса советников могут обладать законодательной и исполнительной властью. Вы, господа, в ответе за решения и действия, а больше – за бездействие, до тех пор, пока я отсутствую.
Но, зная людскую породу, ленивую и вечно хнычущую, предупреждаю сразу: если кто надумает воспользоваться временем и прибрать к рукам часть казны али выгод каких для себя несоизмеримо с положением захочет, то забудьте об этом в сей миг. Каждая провинность советника тяжелым ярмом ляжет на плечи всей его семьи, а штрафы за содеянное будут в десятки раз больше, нежели суммы, которые вы сможете получить. Те царские советники, кто решат уклониться от обязанностей, будут наказаны мною лично – по отдельности.
Хочу заметить, что документы, принимаемые вами, должны быть подписаны каждым советником самолично. Мои указы, кои будут зачитаны, прошу внимательнейшим образом изучить и выполнить без промедления, назначив ответственным за их исполнение не более одного советника, который может следить только за одним указом единовременно…
– Так это не награда за верную службу – кабала! – возмутился Дмитрий Михайлович Голицын, родной брат генерал-адъютанта Михаила Михайловича Голицына, сражающегося в это время с хлипкими шведскими гарнизонами в Финляндии.