Потерянная любовь
Шрифт:
— Вы все шлюхи?
Митчелл ухмыльнулся и направился к столику, за которым сидела компания молодых женщин, следившая за приближением Митчелла, не собираясь подбирать свои челюсти с пола.
— Я ухожу, — встал Трипп. — У меня завтра утром встреча.
— Увидимся, — сказал Корд и пожал ему руку. Трипп потянулся к моей руке, и я потряс ее. Затем он наклонился и прошептал:
— Иди, идиот.
Я улыбнулся ему, и посмотрел на Тревора и Пакстон. Она, откинув голову, смеялась над шуткой Тревора.
Трипп, прежде чем уйти, предупредил:
—
Подпрыгнув, я направился к танцполу. Тревор увидел меня, и развернул Пакстон так, что мы оказались лицом к лицу.
Я улыбнулся, а ее улыбка, напротив, испарилась.
— Твое, чертово, время, — сказал Тревор, хлопнув меня по спине.
Пакстон пожевала губу, глядя на меня.
— Потанцуй со мной, — попросил я. Она опустила голову. — Пожалуйста, Пакс.
Вздохнув, она подошла ближе. Я обнял ее. Все мое тело, казалось, ожило после многих лет ощущения омертвления. Черт, было здорово, снова держать ее в руках. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул, и притянул ее ближе. Когда она не отреагировала, я повел нас в танце.
Ее голова лежала у меня на груди, и я ни мог не вспомнить, насколько хорошо нам было вместе. Не только в танце — во всем, что мы делали.
— Я скучал по тебе, Пакстон.
Она ничего не сказала, но я почувствовал, как ее тело напряглось.
— Пожалуйста, не ненавидь меня. Я не могу смириться с этой ненавистью.
Откинув голову назад, она смотрела на меня большими голубыми глазами.
— И почему я не должна тебя ненавидеть, Стид? Ты оставил меня разбираться со всем самостоятельно. Все в одиночку, и не с кем было даже поговорить. Ты даже не позвонил, не узнал, все ли со мной в порядке.
Удар боли пронзил грудь, и слова застряли в горле. В глазах Пакстон стояли слезы, и я знал, что она сдерживает их из последних сил.
— Если бы я мог вернуться в тот день, когда ты рассказала мне, Пакстон, я бы сделал все по-другому. Но это невозможно. Но я могу объяснить, почему я ушел.
Мы медленно двигались по танцполу, несмотря на энергичную песню.
— То, как ты смотрела на меня в тот день, когда сказала что ненавидишь — я знал, почему. Я тоже ненавидел себя, потому что считал, что был причиной того, что ты потеряла ребенка.
Глаза ее расширились, рот приоткрылся, но она промолчала. Ей не пришлось отрицать это. Я знал, что она обвинила меня, как обвинил себя и я.
— Я был разбит, когда ты начала плакать. Я никогда не видел тебя такой расстроенной, и знал, что был причиной этого. Я причинил тебе боль, и это разрушило меня. Когда я признался, что люблю тебя, я пообещал, что никогда не причиню тебе вреда. Но нарушил это обещание, и я, честно, не мог смотреть тебе в глаза. Я понятия не имею, почему я выбрал Орегон. Наверное, потому что это было далеко. Никаких напоминаний о нас. Сначала, я собирался вернуться осенью, и пойти учиться в «A&M», как мы и планировали, но даже мысль о том, чтобы смотреть в твои прекрасные глаза и видеть в них боль, для меня была убийственна. Когда я прошел в футбольную
С губ Пакстон сорвалось рыдание, и она покачала головой.
— Как ты мог так думать? — спросила она шепотом. — Я любила тебя, Стид.
— Я был глуп. Так все чертовски, глупо, пропади все пропадом! — я прислонился лбом к ее макушке. — Я не хотел причинять тебе боли. Я не хотел тебя покидать. Никогда. Клянусь Богом. Пожалуйста, верь мне.
Пакстон вцепилась в мою футболку, смяв ткань в кулаке, и опустила голову на грудь, чтобы скрыть слезы.
Песня изменилась, и я не мог поверить, когда услышал Крис Банди «Мужчин достаточно сейчас».
Пакстон стянула мою футболку сильнее, и заплакала. Я крепче обнял ее. Я бы отдал все, чтобы увести ее из этого бара и побыть с ней наедине. Было так много вещей, о которых я хотел ей рассказать. Так много всего, что я хотел сделать с ее прекрасным телом.
Песня закончилась, и DJ объявил короткий перерыв. Мы с Пакстон стояли посреди танцпола, пока народ, обтекая нас, направлялся к своим столикам.
Я не хотел ее отпускать. Запах ее духов, тот, который она носила все эти годы, держал меня в плену. Не говоря уже о том, каким горячим становилось мое тело рядом с ней.
Наконец она откинула голову и посмотрела на меня. Я хотел провалиться сквозь землю. Я ненавидел видеть ее боль. Всегда так было, и всегда так будет.
— Ты меня оставил, — сказала она тихо.
Боль в моем сердце стала невыносимой, и я закрыл глаза.
Она опустила меня и отступила.
— Я был глуп.
Она кивнула.
— Но ты пошел дальше.
Я покачал головой.
— Нет, Пакстон. Я не двигался дальше.
Пакстон громко выдохнула, одарив озадаченным выражением лица.
— Ты женился. У тебя родился ребенок, — она обняла себя за талию. — У тебя родился ребенок, — громче повторила она, и слеза скатилась по щеке.
Я потянулся и вытер ее.
— Я не любил свою жену, Пакстон, и она это знала — я рассказал ей о тебе.
Она дернулась, как будто ее обожгли. Покачала головой и сделала несколько шагов назад, потом развернулась, и направилась в бар. Я наблюдал, как она уходит, будто не может находиться рядом со мной. Что, черт возьми, только что произошло?
Пробираясь сквозь толпу, я пошел за ней. Она сидела у стойки и пила свое пиво. Когда я положил руки на ее талию, она подпрыгнула от неожиданности. Поставив пиво на стойку, Пакстон повернулась ко мне. От мысли, что она не хочет, чтобы я прикасался к ней, мне стало плохо. Мы были в нескольких дюймах друг от друга. Пакстон задышала быстрее и тяжелее, когда ее глаза опустились на мой рот.
Черт, я хотел поцеловать ее. Мои пальцы впились в ее тело, и она втянула воздух. Несмотря на то, что в баре было много людей, казалось, что мы только вдвоем. Тепло между нашими телами росло. Страсть, которую мы, когда-то разделяли друг к другу, все еще присутствовала. Не было смысла это отрицать.