Потерянный герцог Уиндхэм (The Lost Duke of Wyndham)

Куинн Джулия

В верхнем ящике было почти пусто. Только перо для письма, которое выглядело так, словно оно не использовалось со времен последнего короля Георга, правившего этой страной.

Девушка перешла ко второму ящику, полностью выдвигая его, чтобы проверить, не скрывается ли что–нибудь в тени, и тут она что–то услышала.

Точнее, кого–то.

Это был Томас. Он стоял в дверях, выглядя несколько осунувшимся, и даже в тусклом свете Грейс смогла заметить, что его глаза налиты кровью.

На нее нахлынуло чувство вины перед ним. Он был хорошим человеком. И девушка

ненавидела себя за то, что влюбилась в его конкурента. Нет, не совсем так. Она ненавидела того мистера Одли, который был его конкурентом. Нет, и это не то. Она ненавидела всю эту чертову ситуацию. Каждую ее крупицу.

— Грейс, — сказал Томас. Больше ничего, только ее имя.

Она сглотнула. Прошло время с тех пор, как они разговаривали по–дружески. Не то, чтобы они стали недружелюбны, но, по правде говоря, существовало ли что–либо хуже этой осторожной любезности?

— Томас, — ответила Грейс, — я и не знала, что Вы все еще не спите.

— Сейчас не так уж и поздно, — заметил он, пожимая плечами.

— Нет, полагаю, что нет. — Девушка посмотрела на часы. — Вдова уже в постели, но еще не спит.

— Ваша работа никогда не кончается, не так ли? — спросил он, входя в комнату.

— Нет, — ответила она, желая вздохнуть. Но затем, отвергая жалость к себе, Грейс объяснила: — у меня наверху закончилась писчая бумага.

— Для корреспонденции?

— Вашей бабушки, — подтвердила она. — У меня никого нет, с кем я могла бы переписываться. — Святые небеса, было ли это правдой? Никогда прежде этого с ней не происходило. Неужели она не написала ни одного письма за все те годы, что провела здесь? — Полагаю, что как только Элизабет Уиллоуби выйдет замуж и уедет… — Грейс сделала паузу, думая, что это будет очень грустно, и ей понадобится подруга, которой она будет в состоянии написать письмо. — …я буду скучать по ней.

— Да, — произнес Томас, казавшийся несколько рассеянным, в чем Грейс совершенно не могла его обвинять, учитывая текущее состояние его дел. — Вы — близкие подруги, не так ли?

Она кивнула, продолжая шарить в глубине третьего ящика. Успех!

— Ах, нашла. — Грейс вытащила небольшую пачку бумаги, после чего поняла, что ее триумф означает, что она должна уйти, вернувшись к своим обязанностям. — Я должна идти писать письма Вашей бабушки.

— Она не пишет сама? — удивленно спросил Томас.

На что Грейс почти захихикала.

— Она думает, что она это делает. Но правда состоит в том, что ее манера письма ужасна. Никто не может разобрать то, что она намеревалась сказать. Даже у меня бывают трудности с этим. Иногда я заканчиваю тем, что импровизирую, по крайней мере, в половине того, что копирую.

Она смотрела на листы в своих руках, машинально перемешивая их на столе сначала одним способом, затем другим, даже сделала из них кучку. Когда Грейс вновь взглянула на Томаса, тот стоял чуть ближе и казался чрезвычайно серьезным.

— Я должен принести извинения, Грейс, — сказал он, подходя к ней.

О, она не хотела этого. Она не хотела извинений,

нет, ведь она сама в своем сердце носила такую большую вину пред ним.

— За то, что случилось днем? — спросила девушка, придав как можно больше легкости своему голосу. — Нет, пожалуйста, не глупите. Это — ужасная ситуация, и никто не может обвинить Вас в…

— Во многих вещах, — вмешался он.

Томас смотрел на нее очень странно, и Грейс подумала, не пил ли он. В последнее время он именно так и поступал. Девушка сказала себе, что не должна ругать его, действительно, он, на удивление, очень хорошо держался, учитывая все обстоятельства.

— Пожалуйста, — сказала Грейс, надеясь положить конец обсуждению. — Мне ничего не приходит на ум, за что Вы должны были бы извиниться, но уверяю Вас, если бы что–то и было, то я с радостью приняла бы Ваше извинение.

— Спасибо, — сказал он. И затем без всякой связи произнес: — Мы отбываем в Ливерпуль через два дня.

Грейс кивнула. Она уже знала об этом. И, конечно, он должен был знать, что она в курсе их планов.

— Полагаю, что у Вас много дел, которые нужно завершить прежде, чем мы уедем, — сказала она.

— Почти ничего, — ответил Томас, но было в его голосе нечто ужасное, словно он подбивал Грейс спросить у него, что это означает. А значение должно было быть, поскольку у Томаса всегда было много дел, независимо от того, был ли у него запланирована поездка или нет.

— О! Это должно быть приятным изменением, — сказала девушка, потому что не могла просто проигнорировать его утверждение.

Он слегка наклонился вперед, и Грейс почувствовала запах алкоголя, исходивший от него. О, Томас. Она переживала за него, ей было больно представить, что же он чувствует. И ей очень хотелось сказать ему: «Я тоже не хочу всего этого. Я хочу, чтобы Вы оставались герцогом, а Джек был простым мистером Одли, и я хочу, чтобы все это побыстрее закончилось.»

Даже если правда окажется не такой, о какой она непрестанно молилась, Грейс хотела знать это.

Но она не могла произнести это вслух. Тем более Томасу. Он смотрел на Грейс пронизывающим взглядом, как будто знал все ее тайны: что она влюбилась в его соперника, что она уже целовалась с ним, несколько раз, и что ей хотелось пойти дальше.

Она и пошла бы дальше, если бы Джек не остановил ее.

— Видите, я тренируюсь, — сказал Томас.

— Тренируетесь?

— Быть свободным от забот джентльменом. Возможно, я должен взять пример с Вашего мистера Одли.

— Он не мой мистер Одли, — немедленно ответила Грейс, хотя знала, что он так сказал только для того, чтобы спровоцировать ее.

— Он не должен волноваться, — продолжил Томас так, словно она ничего не говорила. — Я оставил все дела в прекрасном состоянии. Все контракты составлены очень тщательно, все цифры во всех колонках скрупулезно сверены. Если он примет управление поместьем, то будет должен держать все это в голове.