Потерявшая имя
Шрифт:
Его поддержало еще несколько не вполне трезвых голосов, но так вяло и лениво, что сразу стало ясно — до бунта не дойдет.
До Лубянки было рукой подать, день только начинался, и молодой генерал пустил коня шагом, любуясь заново отстраивающейся Москвой. Везде виднелись свежие леса, на которых, распевая по обычаю бесконечные песни, работали мастеровые. По неровным мостовым грохотали тяжело нагруженные подводы с камнем, бревнами, щебнем и песком. Ломовики, идя рядом со своими кряжистыми мощными коньками, сердито и в то же время весело цыкали на орущих мальчишек-лоточников, с товаром на головах перебегавших дорогу прямо перед заиндевевшими лошадиными мордами. У самого ростопчинского дома молодой генерал стал свидетелем того, как один такой юный торговец едва не попал-таки под копыта
— Ах, что это! Медведь и то ловчее, право! — в отчаянии воскликнула девушка по-французски, но ее кроткие голубые глаза остались безгневными, словно их обладательница не умела сердиться по-настоящему.
— Извините, мадемуазель! Сейчас я исправлю свою вину! — Молодой генерал присел на корточки, подал барышне ридикюль, собрал выпавшие вещи и обмахнул их от снега перчаткой.
— Записная книжка! — выхватила она из рук офицера бархатный блокнот и быстро его перелистала. — Чернила поплыли…
— Я бесконечно сожалею, мадемуазель…
Генерал не сводил глаз с девушки, а та, расстроенная происшествием, этого не замечала. Ее нельзя было назвать бесспорной красавицей, но ее свежее лицо обладало очарованием юности, а лежавшее на нем всепобеждающее выражение кроткой доброты притягивало и ласкало взгляд.
— Но может быть, не беда, что чернила поплыли, — нашелся, опомнившись, молодой военный, — это придаст вашим записям романтический вид. Стоит лишь представить, что строки были политы вашими драгоценными слезами…
Незамысловатая шутка сына Марса заставила девушку улыбнуться — по всей вероятности, она не была строгим арбитром хорошего вкуса.
— Возможно, вы правы… — застенчиво ответила она и посмотрела на него внимательней. Несколько мгновений молодые люди не могли оторвать взглядов друг от друга, пока служанка, не замеченная офицером и позабытая девушкой, не напомнила о себе, раздраженно кашлянув.
— Барышня Наталья Федоровна! — произнесла она с укоризной и нетерпением. Таким тоном могла заговорить лишь прислуга, не слишком высоко ставящая излишне добрую госпожу. — Вы опоздаете!
— Ах, правда! — встрепенулась девушка и побежала к ожидавшей ее карете, забыв гребень и прочие сокровища в руках офицера.
Молодой человек не успел ее окликнуть, карета уже тронулась. Он приметил, что выезд принадлежит губернатору, стало быть, Наталья Федоровна не кто иная, как одна из трех дочерей графа.
— Семен, сбегай-ка в модную лавку, купи шкатулку побогаче и положи это туда! — приказал он денщику и передал солдату вещи очаровательной незнакомки.
Удалой парень Федька по прозвищу Каменный Лоб, часто побеждавший в конкурсах графа, и на этот раз не оплошал, однако после его пришлось долго приводить в чувство. Он прямо-таки впечатался с разбега в мраморную полку камина. При этом раздался жуткий характерный звук, похожий на треск спелого арбуза, и граф решил, что Федькин череп раскололся пополам. В довершение эффекта удалец поскользнулся и влетел ногами в самое сердце полыхающего очага. Но даже бесчувственный, недвижимый и уже загоревшийся, он мертвой хваткой стискивал зубами «лисий хвост», так что мог считаться безусловным победителем. Парня выволокли из камина и сначала потушили ему ноги, поливая их водой из ковша. Оставшуюся воду выплеснули Федьке
— Положи шапку обратно! — приказал он Гордею. — Пускай подсохнет!
Старик с неохотой выполнил приказ и, спрятавшись в укромном уголке, в сердцах отвернулся, чтобы не видеть окончательной погибели своей драгоценной реликвии.
— Следующий, пшел! — скомандовал Федор Васильевич, но к своему удивлению увидел в распахнувшихся дверях вместо мужика какого-то незнакомого офицера. Это постороннее вмешательство возмутило графа до крайней степени, и он, не разглядев еще даже погон вошедшего, вскочил с кресла и закричал:
— Какого черта?! Как вы посмели явиться без доклада?!
Тот же, сделав шаг вперед и учтиво поклонившись губернатору, представился:
— Генерал-майор Бенкендорф, по приказу Его Императорского Величества…
У графа вспотели ладони. Он медленно опустился в кресло, думая почему-то в рифму: «Вот и попался, голубчик! А ну, полезай-ка в супчик!»
Елена не ошиблась в своих предположениях. Дом, где располагалась мастерская художника, стоял на прежнем месте, не задетый пожаром. О том, что здесь побывали оккупанты, можно было догадаться лишь по исчезновению всего внутреннего убранства. Хозяину на разживу остались лишь голые стены да кое-какая сломанная мебель, не прельстившая мародеров.
— Ба! Кто ко мне пожаловал! Никак мадемуазель дю Валь д’Онье! — Вехов встретил ее с распростертыми объятьями, поднявшись из-за пузатого медного самовара. Чай он пил вместе со своей престарелой сморщенной служанкой, по совместительству экономкой и моделью. Других слуг у Вехова не водилось. Дом его всегда казался неприбранным и запущенным, но это не тревожило «дитя Богемы», как он сам себя любил называть. Ему было тридцать с хвостиком, но славу художник имел громкую, будто заслуженный классик. Именно Вехов написал портрет Елены с ирисами, который лежал теперь в ящике бюро графа Евгения в черной рамке.
— Я к вам, Павел Порфирьевич, по делу, — начала юная графиня и запнулась, не зная, как продолжать. Ее смущало присутствие старой служанки, высунувшей из-за самовара желтое лицо, похожее на сплюснутую сушеную грушу. Однако художник так приветливо улыбнулся, что девушка перевела дух и слегка успокоилась. Вехов был весьма привлекательным мужчиной, его внешность носила в себе нечто романтически-итальянское, что действовало самым магнетическим образом на позировавших ему дам и обучавшихся живописи девиц. Мягкое выражение огненных черных глаз, шелковистые каштановые кудри, падавшие на воротник бархатной блузы, свободная, пленительно простая манера обращения — все это заставляло трепетать сердца ценительниц искусства. Однако Елена никогда не была в него влюблена, возможно, оттого, что само слово «любовь» давно уже употребляла только рядом с именем «Евгений». Вехов же относился к хорошенькой юной аристократке со снисходительной дружеской нежностью, считая ее забавным и наивным ребенком, к которому нельзя обращаться всерьез. Вот и сегодня он по обыкновению взял бывшую ученицу под локоток и, подведя к столу, сказал ласково и просто:
— Да полноте вам церемониться, Аленушка! Выпейте со мной чаю, после о делах поговорим!
Старая служанка в тот же миг поднялась и удалилась в другую комнату. Она бы никогда не решилась остаться за одним столом с графиней. Сидеть рядом с художником — дело иное. Вехов вышел из простых, дворянство его отцу, золотых дел мастеру, пожаловал император Павел за тонко сработанную шкатулку, поднесенную на День ангела фрейлине Нелидовой. Многоопытная старуха тонко чувствовала разницу между столбовой дворянкой и дворянином во втором поколении и оттого оказывала шестнадцатилетней девушке больше почтения, чем своему прославленному господину.