Потерявшиеся в России

Анишкин Валерий Георгиевич

– Обещаю, - вздохнул Вадим с облегчением.

Не успела Мила переступить порог своей квартиры, как раздался телефонный звонок.

– Где тебя носит?
– послышался Элькин голос.
– Весь вечер звоню.

– В ресторане была, - засмеялась Мила.

– Да ну? С Вадиком?
– догадалась Элька.
– Ну и что, что? В ее голосе было нетерпеливое любопытство.

– Да ничего! Выпили вина, посидели.

– И все?
– Элька была разочарована.

– Ну, хоть целовались?
– с надеждой спросила Элька.

– Что я, больная? Сразу вот

так, - обиделась Мила.

– Ну, о чем хоть говорили-то?
– голос Эльки потуск-нел.

– Да так, всякое.

– Ну, а вообще, как он тебе?

– Да знаешь, Эль, мне его жалко. Хороший, умненький мальчик. Из хорошей семьи, воспитанный...

– Еще бы!
– перебила Элька.
– Ты знаешь, его сам Брежнев маленького на руках держал. Дед чуть не марша-лом был.

– Странная ты, Эль! Ну причем тут дед? Какая разни-ца, кто был тот, кто другой? Я про Вадика говорю.

– И я про него, - не смутилась Элька.
– А чегой-то тебе его жалко? У него, слава Богу, дом - полное счастье. Через год окончит институт, папа на любую престижную работу определит.

– Не сомневаюсь!
– ответила Мила.
– Может быть, у него и все есть, только нет главного.

– Чего это?
– удивилась Элька.

– Нормальной семьи. Мать где-то там, отец - один, здесь. Парень вроде как сам по себе. Ни любви, ни ласки.

– Вот ты и дай ему эту любовь и ласку, - засмеялась Элька.

– Да нет у меня к нему ничего, кроме жалости, - разо-злилась Мила.
– Ну не воспринимаю я его всерьез.

– Ну и дура ж ты, Милка! Такой парень! Да тебе пол-города уже завидует, а ты нос воротишь. Не хочу даже с тобой разговаривать...

В трубке несколько секунд сопел и пыхтел Элькин го-лос, потом она сказала просительно:

– Ну, ты хоть не спеши. Не пори горячку. Сама гово-ришь, парня жалко. Да и все равно у тебя другого-то сей-час нет.

– Обещаю, - весело сказала Мила.

– То-то, - похвалила Элька.
– Уж, по-крайней мере, с Вадиком не стыдно на людях показаться. Это не твой бывший, у которого все на публику. В магазин зайдет - деньгами трясет, шумит, всех на уши поставит.

– Ладно, Эль! Уже поздно, завтра договорим.

Мила не любила, когда говорили об Андрее, тем бо-лее плохо, Что было, то прошло. Как говорит отец: 'De mortus aut bene, aut nihil '.

Мила умылась, почистила зубы, поставила будильник на семь, добралась до подушки, и как в бездну провалился в глубокий сон.

Глава 7

Машину они продали за два миллиона рублей, что приблизительно соответствовало двумстам тысячам тех денег, за которые они ее покупали. Наиболее привлека-тельным Виталию Юрьевичу показался банк Менатеп, хотя у него в голове как-то сразу возникла ассоциация с 'Буте-ноп' из Козьмы Пруткова:

Марш вперед! Ура Россия!

Лишь амбиция была б!

Брали форты не такие

Бутеноп и Глазенап!

Название было на слуху, да и само помещение банка

вызывало доверие. Кругом мрамор, золотом блестит медь начищенных дверных ручек, дорогая офисная мебель, компьютеры на столах банковских работников - все со-лидно, в отличие от сберкасс, куда Виталий Юрьевич день-ги категорически нести не хотел. Сберкасса для него была прожорливым чудовищем с ненасытной пастью. В эту пасть уже провалились сбережения покойной матери Ви-талия Юрьевича: шесть тысяч, которые она копила пол-жизни, откладывая помалу и отказывая себе в необходи-мом. Это были деньги 'на черный день', на похороны, на старость. Шесть тысяч по тем временам - это без малого двухкомнатная кооперативная квартира или новая машина. Одну тысячу, правда, Виталию Юрьевичу государство по-зволило получить на похороны. Но эта тысяча уже была по стоимости совсем никакая и, чтобы похоронить мать, ему пришлось добавить еще две тысячи.

В банке их встретили обходительно, вежливо, убеди-тельно ответили на все вопросы, и выходило, что банк сверхнадежен, уставной капитал - выше некуда, а процен-ты по вкладам неуклонно повышаются, так что никакая инфляция вкладчикам не страшна.

Продолжай атаку смело,

Хоть тебе и пуля в лоб -

Посмотри, как лезут в дело

Глазенап и Бутеноп.

Виталию Юрьевичу выписали сберегательную книж-ку со счетом на два миллиона рублей.

Домой они с Ольгой Алексеевной шли пешком. Опять была весна, и опять пахло сиренью, и молодая зелень радо-вала глаз. Стоял тот теплый майский день, когда не хочет-ся забиваться в душную квартиру и тянет на воздух - в парк или просто погулять по улицам. Настроение у Вита-лия Юрьевича было приподнятое: и оттого, что погода стояла хорошая, и оттого, что деньги, наконец, пристроили в надежное место.

– Смотри!
– Виталий Юрьевич тихонько толкнул лок-тем Ольгу Алексеевну.

Через дорогу шел цыган в пиджаке и брюках, заправ-ленных в заляпанные грязью сапоги, на голове сидела на-бекрень зимняя пыжиковая шапка; из-под пиджака выгля-дывала красная шелковая рубаха. За цыганом семенила молодая цыганка в шикарном норковом полушубке и в стоптанных так, что ноги разъезжались в разные стороны, туфлях. Цыган, словно почувствовав внимание к себе, по-вел головой в их сторону, рот приоткрылся в белозубой улыбке, черные роскошные усы, лихо закрученные в ни-точку, приподнялись вместе с губой. Цыганка поспешала за размашистым шагом своего мужчины, и смоляные косы мотались из стороны в сторону. Машины притормаживали, пропуская их, и раздраженно сигналили.

– Вот беззаботный народ, - засмеялась Ольга Алексе-евна.

– Да ты посмотри, сколько в них жизни и достоинства, - живо отозвался Виталий Юрьевич.
– Сапоги грязные, а он - барон, и все остальное трын-трава. А у нас вечные про-блемы.

– Почему ты думаешь, что у них нет проблем?

– Ну, свои проблемы, конечно, и у них есть. Но они живут с природой в большей гармонии, чем мы, а поэтому, наверно, более счастливы, чем мы.

– Счастье - понятие относительное. Кто более счаст-лив, кто менее, - трудно объяснить.