Потоп (Книга II, Трилогия - 2)
Шрифт:
– Коли так, ведите меня в стан, – сказал Сапега. – Мне Володыёвский по дороге рассказывал, что хозяин из вас знаменитый и покушать у вас найдется, а мы устали и голодны.
С этими словами он тронул коня, за ним тронулись остальные, и все въехали в стан с неописуемым ликованием. Заглоба вспомнил, что Сапега, по рассказам, и выпить не прочь, и попировать любит, и решил достойно отпраздновать день прибытия воеводы. Он устроил такой богатый пир, какого в стане доселе не бывало. Все ели и пили. За чарою Володыёвский рассказывал о том, что произошло с ними под Волковыском: как окружил их внезапно гораздо больший отряд, который
– Задали мы им так pro memoria [102] , – говорил он, – что они теперь из стана носа не высунут.
Затем разговор перешел на Радзивилла. У витебского воеводы были самые свежие новости, от верных людей он знал все, что произошло в Кейданах. Он рассказал, что гетман литовский послал некоего Кмицица с письмом к шведскому королю и с просьбой сразу с двух сторон ударить вместе на Подлясье.
– Что за диво! – воскликнул Заглоба. – Ведь, не будь Кмицица, мы бы и по сию пору не собрали наши силы, и подойди только Радзивилл, съел бы он нас поодиночке, как седлецкие баранки.
102
для памяти (лат.).
– Мне пан Володыёвский об этом рассказывал, – промолвил Сапега, – из чего я заключаю, что Кмициц, верно, любит вас. Жаль, что не питает он такой любви к отчизне. Но люди, которые, кроме себя, знать никого не желают, никому не могут верно служить и каждого готовы предать, как этот ваш Кмициц Радзивилла.
– Но среди нас нет предателей, ясновельможный воевода, и мы при тебе готовы стоять насмерть! – сказал Жеромский.
– Я верю, что здесь у вас одни честные солдаты, – ответил воевода, – и никак не ждал найти у вас такой порядок и такое изобилие, за что нам следует поблагодарить пана Заглобу.
Заглоба покраснел от удовольствия, а то ему все казалось, что витебский воевода с ним, бывшим паном полководцем, обходится милостиво, но не с должным признанием и уважением. Он стал рассказывать, как правил, что сделал, какие собрал припасы, как пушки привез и составил пешую хоругвь, какую, наконец, обширную вел переписку.
Не без хвастовства упомянул он о письмах, посланных изгнанному королю, Хованскому и курфюрсту.
– После моего письма пан курфюрст должен ясно сказать, с нами он или против нас, – с гордостью сказал он.
Но витебский воевода был человек веселый, а может, и выпил немножко, он провел горстью по усам, улыбнулся не без яду и спросил:
– Пан брат, а цесарю вы не писали?
– Нет! – с удивлением ответил Заглоба.
– Какая жалость! – промолвил воевода. – Вот бы равный с равным побеседовал.
Полковники разразились громким смехом; но Заглоба сразу показал, что коли пан воевода пожелал быть косой, так тут коса нашла на камень.
– Ясновельможный пан, – сказал он, – курфюрсту я могу писать, ибо мы с ним оба избираем своих монархов: как шляхтич, я не так давно отдал свой голос за Яна Казимира.
– Ловко вывернулся! – улыбнулся витебский воевода.
– Но с таким монархом, как цесарь, я не состою в переписке, – продолжал Заглоба, – а то как бы кто-нибудь не
– Что же это за присловье?
– Голова-то неумна, знать, из Витебска она! – нимало не смущаясь, выпалил Заглоба.
Страх обнял полковников при этих словах; но витебский воевода так и покатился со смеху.
– Вот это убил! Дай обниму тебя! Бороду стану брить, у тебя язык займу!
Пир затянулся за полночь; прервали его шляхтичи, прибывшие из Тыкоцина; они привезли весть, что к городу подходят разъезды Радзивилла.
Глава VII
Радзивилл давно бы ударил на Подлясье, если бы по разным причинам не был принужден задержаться в Кейданах. Сперва он ждал шведских подкреплений, с присылкой которых умышленно тянул Понтус де ла Гарди. Узы родства соединяли шведского генерала с самим королем, но не мог он равняться с литовским магнатом ни знатностью рода, ни положением, ни обширными родственными связями; что ж до богатства, то хоть радзивилловская казна была сейчас пуста, однако половины княжеских имений хватило бы на всех шведских генералов и, поделив их между собою, они могли бы счесть себя богачами. Потому-то генерал, когда Радзивилл, по воле судеб, стал от него зависим, не мог отказать себе в удовольствии дать почувствовать князю эту зависимость и собственное свое превосходство.
Для того чтобы разбить конфедератов, Радзивилл вовсе не нуждался в подкреплениях, у него и своих сил было довольно, шведы нужны были ему по тем причинам, о которых в письме Володыёвскому упоминал Кмициц. От Подлясья Радзивилла отделяли полчища Хованского, которые могли преградить ему путь; но если бы он выступил с шведскими войсками и под эгидой шведского короля, всякий враждебный шаг со стороны Хованского надо было бы расценивать как вызов Карлу Густаву. В душе Радзивилл хотел этого и потому с таким нетерпением ожидал прибытия хотя бы одной шведской хоругви и, негодуя на Понтуса, не раз говорил своим придворным:
– Года два назад он бы за честь почел письмо от меня получить и детям бы его завещал, а сегодня спесивится, как вельможа.
Один шляхтич, известный во всей округе острослов, любивший резать правду в глаза, позволил себе однажды на это заметить:
– По пословице, ясновельможный князь, как постелешь, так и выспишься.
Радзивилл разгневался и приказал бросить шляхтича в темницу, однако на следующий день выпустил и золотую застежку подарил. Поговаривали, будто у шляхтича водились денежки и князь хотел взять у него взаймы. Шляхтич застежку принял, а денег князю не дал.
Пришло наконец шведское подкрепление; отряд тяжелых рейтар в составе восьмисот сабель; три сотни пехоты и сотню легкой конницы Понтус послал прямо в Тыкоцинский замок, он хотел на всякий случай иметь там собственный гарнизон.
Войска Хованского пропустили эти отряды, не оказав им никакого сопротивления, и в Тыкоцин шведы тоже прибыли благополучно, так как конфедератские хоругви были в ту пору еще разбросаны по всему Подлясью и только грабили радзивилловские поместья.
Все думали, что, дождавшись вожделенного подкрепления, князь тотчас двинется в поход; однако он все еще медлил. До него дошли вести о беспорядках в Подлясском воеводстве, об отсутствии единства у конфедератов и распрях между Котовским, Липницким и Якубом Кмицицем.