Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

Сенкевич Генрик

– На глазах у войска я должен соблюдать достоинство, – милостиво сказал он им, – но когда мы одни, мы можем по-прежнему быть на короткой ноге. Тут я не начальник, а друг! И хоть у меня у самого голова на плечах, однако вашим советом я тоже не пренебрегу, ибо знаю, что люди вы опытные и таких солдат немного найдешь во всей Речи Посполитой.

Они приветствовали Заглобу по-старому, и вскоре опять были с ним «на короткой ноге», один только Редзян не осмелился держаться по-старому и сидел на самом краешке скамьи.

– Что ты думаешь делать, отец? – спросил Ян Скшетуский.

– Первым делом сохранить порядок, держать войско в повиновении и солдат занять, чтоб не испортились они от безделья.

Я хорошо видел, пан Михал, как ты, будто сосунок, все что-то лепетал, когда я посылал разъезды на все четыре стороны света; но я должен был это сделать, чтобы втянуть людей в службу, потому они совсем обленились. Это раз. А теперь два: чего нам не хватает? Не людей, их довольно набралось и наберется еще больше. Шляхта, что бежала от шведов из Мазовецкого воеводства в Пруссию, тоже к нам придет. Людей и сабель будет вдосталь, а вот припасу мало, а без него на войне не продержится никакое войско. Так вот, у меня мысль приказать разъездам везти сюда все, что под руку попадется: скотину, овец, свиней, хлеб, сено, и из здешнего воеводства и из Визненской земли в Мазовии, где тоже покуда не видали врага и всего изобилие.

– Да ведь шляхта взвоет, если мы заберем у нее урожай и скотину, – заметил Скшетуский.

– Войско для меня важнее шляхты. Пусть себе воет! Да и даром мы брать не станем, я велю выдавать квитанции, за ночь я их столько наготовил, что можно забрать под них половину Речи Посполитой. Денег у меня нет, но, как кончится война и мы выгоним шведов, Речь Посполитая сполна заплатит. Да что толковать! Шляхте хуже, когда голодное войско учиняет наезды и грабит ее. У меня мысль и в лесах пошарить, слыхал я, пропасть мужиков бежало туда со скотиной. Пусть же войско возблагодарит Святого Духа за то, что осенил он всех вас и вы выбрали меня полководцем, потому никто другой так бы с этим делом не справился.

– Что верно, то верно, – воскликнул Редзян, – по уму, вельможный пан, ты прямой сенатор!

– Ну как? А? – спросил польщенный Заглоба. – А ты, шельма, тоже не промах. Вот увидишь, скоро назначу тебя помощником ротмистра, пусть только vacans [97] освободится.

– Покорнейше благодарю, вельможный пан! – ответил Редзян.

– Вот что я думаю! – продолжал Заглоба. – Сперва соберем столько припасу, будто надо нам осаду выдержать, а потом построим и укрепим стан, а тогда пусть приходит Радзивилл хоть со шведами, хоть с самими чертями. Да будь я последний негодяй, коль не устрою тут второго Збаража!

97

вакансия, место (лат.).

– Клянусь Богом, неплохая мысль! – воскликнул Володыёвский. – Но откуда мы возьмем пушки?

– У пана Котовского есть две гаубицы, у Кмицица пушчонка для салютов, в Белостоке четыре шестифунтовых пушки, их должны были отправить в Тыкоцинский замок. Вы ведь не знаете что пан Весёловский приписал Белосток к Тыкоцинскому замку, и эти пушки еще в прошлом году были куплены на подати; мне об этом здешний управитель сказал, пан Стемпальский. Он говорит, что и пороху для каждой пушки найдется на сотню выстрелов. Ничего, друзья, справимся, только вы меня от всей души поддержите, да и про грешную плоть не забудьте, которая с удовольствием выпила бы чего-нибудь. Оно ведь и пора!

Володыёвский распорядился принести меду, и разговор продолжался уже за чарой.

– Вы думали, не полководец у вас будет, а одна видимость, – говорил Заглоба, прихлебывая старый мед. – Nunquam! [98]

Не просил я вас об этой чести, но коль вы меня выбрали, я требую порядка и повиновения. Знаю я, что такое чин, и до любого дорасту, попомните мои слова! Второй Збараж устрою тут, говорю вам, второй Збараж! Подавится Радзивилл, подавятся и шведы, прежде чем проглотят меня. Хотел бы я, чтоб и Хованский отважился ударить на нас, я б его так похоронил, что до второго пришествия не нашли бы. Они стоят недалеко, пусть приходят! Пусть попробуют! Меду, пан Михал!

98

Никогда! (лат.).

Володыёвский налил чару, Заглоба выпил залпом, наморщил лоб, будто что-то припоминая, и сказал:

– О чем я, бишь, говорил? Чего еще хотел? Ах да, меду, пан Михал!

Володыёвский еще налил.

– Толкуют, – говорил Заглоба, – будто и пан Сапега любит выпить в хорошей компании. Оно и не удивительно! Каждый достойный человек любит выпить. Одни только изменники, которые злую думу таят против отчизны, боятся вина, чтобы спьяну не проболтаться. Радзивилл пьет березовый сок, а после смерти смолу будет пить. Истинно так, да поможет мне Бог! Я уже вижу, что с паном Сапегой мы друг друга полюбим, потому схожи мы, как два конских уха или два сапога. К тому же оба мы полководцы, и уж я так распоряжусь, чтобы к его приезду все было готово. Хлопот полон рот, да что поделаешь! Некому у нас в Речи Посполитой мозгами пошевелить, так пошевели ты, старый Заглоба, покуда жив! Хуже всего, что нет у меня канцелярии.

– А зачем тебе, отец, канцелярия? – спросил Скшетуский.

– А зачем королю канцлер, зачем хранитель печати? А почему при войске должен быть войсковой писарь? Надо все равно послать в какой-нибудь город, чтобы мне изготовили печать.

– Печать? – в восторге повторил Редзян, со все большим почтением глядя на Заглобу.

– А что ты, пан, будешь ею припечатывать? – спросил Володыёвский.

– В компании таких близких друзей можешь, пан Михал, по-старому называть меня запросто паном. Не я буду припечатывать, а мой хранитель печати! Вы себе это первым делом заметьте!

Тут Заглоба с такой важностью и спесью оглядел присутствующих, что Редзян вскочил со скамьи, а Станислав Скшетуский пробормотал:

– Honores mutant mores! [99]

– Зачем мне канцелярия? А вы вот послушайте! – продолжал Заглоба. – Надо вам знать, что, по моему мнению, беды обрушились на нашу отчизну только по причине распутства, по причине своеволия и излишеств, – меду, пан Михал! – да, излишеств, говорю я вам, которые пожирают нас, как чума. Но в первую голову всему виною еретики, они все смелее глумятся над истинной верой, понося Владычицу нашу, которая за сию скверну могла справедливо прогневаться…

99

Почести меняют нравы! (лат.)

– Это ты верно говоришь! – хором подхватили рыцари. – Диссиденты первые перешли на сторону врагов и, как знать, не сами ли привели их сюда?!

– Exemplum великий гетман литовский!

– Но и в этом воеводстве, где я полководец, тоже немало еретиков, к примеру, в Тыкоцине и в других городах; вот для начала, чтобы благословил нас Господь на наше дело, мы издадим универсал, в коем потребуем, чтобы те, кто коснеет в еретической прелести, в три дня обратились в истинную веру, у тех же, кто этого не сделает, имущество будет конфисковано на нужды войска.