Потоп
Шрифт:
От Велюня до Ченстохова недалеко. Двадцать восьмого октября должна была начаться осада. Шведский генерал рассчитывал, что она продолжится всего лишь несколько дней и что ему путем переговоров удастся занять крепость.
Между тем ксендз Кордецкий подготовлял души людей к предстоявшим испытаниям. Была отслужена торжественная обедня, точно в великий и радостный праздник, и, если бы не страх и бледность на лицах монахов, можно было бы подумать, что настала Пасха. Сам настоятель служил обедню, звонили во все колокола. После обедни вокруг костела был совершен торжественный крестный ход.
Ксендза Кордецкого, который нес чашу со Святыми Дарами,
Ветер утих, в воздухе все успокоилось, небо посинело, а солнце посылало на землю мягкие, бледно-золотистые и еще теплые лучи.
Процессия уже раз обошла стены, но люди все еще не расходились и продолжали идти дальше. Отблеск золотой дароносицы падал на лицо настоятеля, и лицо это казалось золотистым и лучезарным. Глаза ксендза Кордецкого были полузакрыты, на губах у него была почти неземная улыбка счастья, блаженства и упоения; душой он был в небе, в вечном свете, в вечной радости, в вечном покое. И, точно получая оттуда веления не забывать о костеле, о людях, о крепости и о том часе, который был уже близок, он минутами останавливался, открывал глаза, поднимал дароносицу и благословлял ею окружающих.
Он благословлял народ, войско, цветные знамена, отливавшие всеми цветами радуги; благословлял стены и гору, благословлял большие и маленькие пушки, пули и ядра, ящики с порохом, груды оружия, служившего для отражения штурмов, благословлял север, восток, юг и запад, точно хотел на всю окрестность, на всю эту землю распространить Божью благодать.
Было уже два часа пополудни, а процессия была еще на стенах. Вдруг на горизонте, где земля, казалось, сливалась с небом и где разливалась синеватая мгла, что-то замаячило, задвигалось, стала выделяться какая-то масса, очертания которой были сначала смутны, но становились все отчетливее. Вдруг в хвосте процессии раздался крик:
— Шведы! Шведы идут!
Потом настала тишина, точно сердца и языки людей онемели, только колокола продолжали звонить. В тишине раздался голос Кордецкого, громкий и спокойный:
— Возрадуемся, братия! Близится час побед и чудес! Минуту спустя он запел:
— Под твою милость прибегаем, Богородице, Дево!
Между тем масса шведских войск вытянулась змеей, которая подползала все ближе. Виднелись ее страшные кольца. Она то свивалась, то развивалась, порою сверкала на солнце ее стальная чешуя — и она ползла, ползла издали.
Вскоре со стен можно было все разглядеть. Впереди подвигалась конница, за нею колонны пехоты; каждый полк образовывал длинный прямоугольник, над которым поднимался лес копий; дальше, за пехотой, тащились пушки с жерлами,
Их тяжелые дула, черные или желтоватые, зловеще сверкали на солнце; за ними грохотали по неровной дороге возы с порохом и бесконечная вереница телег с палатками и всевозможными военными припасами.
Грозное и прекрасное зрелище представляло это шествие регулярного войска, которое продефилировало перед монастырем с целью испугать монахов. Но вот от этой массы оторвалась конница и, слегка колеблясь, как вода на ветру, поплыла вперед и тотчас распалась на несколько больших и маленьких частей. Некоторые отряды подошли к самой крепости; другие в одно мгновение разбрелись по окрестным деревням, в погоне за добычей; иные стали кружить около крепости, осматривать стены, исследовать местность, занимать ближайшие постройки. Отдельные всадники то и дело мчались во весь дух, отрываясь от больших отрядов, к колоннам пехоты, извещая офицеров, где им расположиться.
Топот и ржанье лошадей, крики, зовы, гул нескольких тысяч голосов и глухой грохот орудий были прекрасно слышны осажденным, которые продолжали спокойно стоять на стенах и удивленными глазами смотрели на суетливые движения неприятельских войск.
Вот подошли пехотные полки и стали бродить вокруг крепости, подыскивая наиболее удобные места для укрепленных позиций. Часть войска ушла в предместье, где стояли мужицкие избы.
Полк финнов вошел туда первым и с бешенством напал на беззащитных мужиков. Их за волосы вытаскивали из изб, а тех, которые сопротивлялись, резали без всякой пощады; уцелевших жителей прогнали, затем на них напал конный полк и разогнал их на все четыре стороны.
К монастырским воротам подъехал парламентер и, затрубив в трубу, передал предложение Мюллера сдаться; но осажденные, при виде резни и жестокостей солдат, ответили на это пушечными выстрелами.
Теперь, когда местное население было изгнано из всех ближайших домов и в них расположились шведы, эти дома необходимо было как можно скорее уничтожить, чтобы неприятель под их прикрытием не мог вредить монастырю. И вот монастырские стены задымились, как борт корабля, окруженного пиратами. Огненные ядра, вырываясь из белых тучек, описывали зловещие дуги и падали на дома, занятые шведами, ломая крыши и стены. Дым столбом поднимался в тех местах, куда попадали ядра.
Пожар охватил строения.
Шведские полки, едва успевшие в них расположиться, должны были их покинуть и метались из стороны в сторону в поисках новых жилищ. В войске поднялся беспорядок. Пришлось увозить еще не установленные орудия, чтобы спрятать их от монастырских выстрелов. Мюллер изумился: он никогда не ожидал такого приема и никогда не думал найти на Ясной Горе таких пушкарей.
Между тем приближалась ночь, ему нужно было привести в порядок войска, и он послал трубача с просьбой о перемирии.
Монахи охотно согласились.
Но все же ночью были подожжены огромные амбары с большими запасами провианта, где расположился вестландский полк.
Пожар охватил строения так быстро, пушечные выстрелы были так метки, что вестландцы не успели унести ни мушкетов, ни зарядов, которые взорвались в огне, разрушив пылающие постройки.
Шведы ночью не спали; они делали всевозможные приготовления: устанавливали пушки на насыпях, укрепляли лагерь. Солдаты, воевавшие столько лет и участвовавшие в стольких битвах, храбрые и выносливые, без радости ждали завтрашнего дня. Первый день принес поражение.