Потоп
Шрифт:
Местные жители охотно присоединялись к ним, так как ни один род не пользовался таким уважением и влиянием среди простого народа, как Биллевичи. Саковичу трудно было оставлять Тауроги, зная, что они попадут в руки неприятеля, тем более что в Пруссии ему очень трудно было бы доставать деньги, но все же с каждым днем он все больше терял надежду удержаться в Таурогах.
Разбитый Бюцов вернулся в Тауроги, и известия, которые он привез, о мощи и росте восстания, окончательно убедили Саковича в необходимости перебраться в Пруссию.
Как человек решительный и любивший быстро приводить в исполнение свои намерения, он через десять
Но вдруг он встретил неожиданное сопротивление, и именно с той стороны, откуда менее всего его ожидал, — со стороны Ануси Божобогатой.
Ануся и не думала ехать в Пруссию. В Таурогах ей было хорошо. Успехи конфедератских «партий» не пугали ее нисколько, и если бы Биллевичи напали на самые Тауроги, она была бы даже рада. Кроме того, она понимала, что на чужбине, среди немцев, она стала бы в полную зависимость от Саковича, что там он мог бы принудить ее к каким-нибудь обязательствам, которые были ей нежелательны, а потому она решила настоять на том, чтобы остаться в Таурогах. Оленька, которой она привела свои доводы, не только согласилась с ними, но даже стала умолять ее со слезами на глазах, чтобы она всячески противилась отъезду.
— Тут мы не сегодня завтра можем ждать спасения, а там мы обе погибнем, — говорила она.
Ануся ответила:
— Вот видишь! А ты еще упрекала меня за то, что я влюбила в себя пана старосту. Разве он стал бы обращать внимание на мое сопротивление, если бы не был влюблен? Ну?
— Правда, Ануся, правда! — ответила Оленька.
— Не печалься, моя радость! Мы из Таурог шагу не сделаем, а я еще насолю Саковичу сколько душе угодно.
— Дай бог, чтобы из этого что-нибудь вышло!
— Да как же может не выйти? Выйдет, потому что он только обо мне и думает, да вдобавок о моем наследстве. Поссориться со мной ему легко, даже саблей меня ранить, но в таком случае он бы сразу всего лишился.
И оказалось, что она была права. Сакович пришел к ней веселый и самоуверенный, а она встретила его с презрительной гримасой.
— Вы, кажется, — сказала она, — из страха перед Биллевичами хотите бежать в Пруссию?
— Не из страха перед Биллевичами, — ответил он, наморщив брови, — а для того, чтобы собрать свежие силы и расправиться с этими разбойниками!
— Счастливого пути!
— Как? Неужели вы думаете, что я поеду без вас, моя радость и надежда?
— Кто трусит, пусть ищет надежды в бегстве, а не во мне.
Сакович побледнел от гнева. Показал бы он ей, не будь она Анусей Божобогатой! Но, помня, перед кем он стоит, он справился с собой, лицо его искривилось усмешкой, и он ответил как бы шутя:
— Ну вот еще! Я спрашивать не буду! Посажу в карету и повезу!
— Вот как? — сказала девушка. — Вы, я вижу, вопреки распоряжениям князя, держите меня в плену? Ну так знайте, что если вы это сделаете, то вы больше слова от меня не услышите, Богом вам клянусь! Я воспитывалась в Лубнах и никого так не презираю, как трусов! Лучше бы мне не попадаться в такие руки! Лучше бы меня пан Бабинич до Судного дня на Литву вез, уж он-то никого не боялся!
— Боже мой! — крикнул Сакович. — Да скажите же, почему вы не хотите ехать в Пруссию?
Но Ануся сделала вид, что плачет.
— Взяли меня в плен, как татары, хоть я воспитанница княгини Гризельды
— Да побойтесь вы Бога, к Коему взываете! — воскликнул пан староста. — Кто вас будет щипцами пытать?!
— Святые угодники, спасите меня! — повторяла, рыдая, Ануся.
Сакович сам не знал, что ему делать; его душило бешенство, гнев, минутами ему казалось, что он сойдет с ума или что с ума сошла Ануся. Наконец, он бросился к ее ногам и поклялся ей, что они останутся в Таурогах. Тогда она начала его просить, чтобы он уезжал, если ему страшно, и этим довела его до последней степени отчаяния, так что он вскочил и сказал, уходя:
— Хорошо! Мы останемся в Таурогах, а боюсь ли я Биллевичей, это вы скоро увидите!
И в тот же день, собрав остатки войска Бюцова и своих собственных солдат, он пошел, но не в Пруссию, а к Россиенам на отряд пана Биллевича, который стоял лагерем в лесу. Отряд не ожидал нападения, так как известие о выступлении последних войск из Таурог распространилось по всей окрестности. Староста, напав на отряд внезапно, разбил его в пух и прах. Сам мечник, который командовал этим отрядом, уцелел, но двое Биллевичей, его родственников, были убиты; с ними полегла на месте третья часть солдат; остальные разбежались на все четыре стороны. Староста привел в Тауроги несколько десятков пленных и повесил их, прежде чем Ануся успела за них заступиться.
Об отъезде из Таурог уже не говорили. Впрочем, сам староста уже об этом не думал, так как после этой новой победы «партии» не решались подвигаться дальше реки Дубисы.
Сакович стал хвастаться, что если бы Левенгаупт прислал ему два полка хорошей конницы, то он подавил бы восстание во всей Жмуди. Но Левенгаупта уже не было в этих краях, а Анусе не понравилось хвастовство старосты.
— Это вы с паном мечником так легко справились! — сказала она. — Но если бы здесь был тот, от которого вы оба с князем улепетывали, вы бы уж, наверное, были в Пруссии, без меня.
Старосту эти слова задели за живое:
— От кого это мы с князем улепетывали?
— От пана Бабинича! — ответила она, делая почтительный реверанс.
— Дал бы Бог встретить его в двух шагах!
— Вы бы тогда лежали на глубине двух шагов под землей! Уж лучше не накликайте беду на свою голову!
И Сакович не очень искренне желал этой встречи с Бабиничем, так как хотя он был человеком необыкновенной храбрости, но перед Бабиничем он чувствовал какой-то почти суеверный страх — такие ужасные воспоминания о нем остались у него после последнего похода. Кроме того, он не знал, скоро ли ему придется услышать это грозное имя.
Но прежде чем оно прогремело по всей Жмуди, грянула весть — для одних радостная, для Саковича страшная, — и все уста в Речи Посполитой повторяли ее в двух словах:
— Варшава взята!
Казалось, что земля расступается под ногами изменников, что вся Валгалла рушится на голову шведов со всеми героями, которые сияли в ней некогда, как солнце. Ушам не верилось, что канцлер Оксенстьерн в плену, Эрскин в плену, Левенгаупт в плену, Врангель в плену, Виттенберг, — сам великий Виттенберг, который кровью залил всю Речь Посполитую, который покорил половину ее еще до прихода короля, — в плену! Что король Ян Казимир торжествует и скоро начнет судить виновных.