Потусторонний. Пенталогия
Шрифт:
Но Амали достойно и без роптания принимала неудобства. Она жива, она смогла спрятаться от ордена — это главное. К тому же она не собиралась оставаться у презренных навсегда. Как только придет время, она покинет это место.
Теперь Амали звали Умми и она совсем не была похожа на себя. И выглядела она именно так, как и полагалось презренным. Длинные густые волосы были обрезаны варварским образом и сейчас походили на слипшиеся грязные сосульки. На спине появился горб, который Амали соорудила из бюстгальтера и платья, в котором бежала из дворца Рамов. На затылке ещё не зажившие ожоги от кислоты, которой Амали
Ее красивое лицо теперь едва ли можно было назвать таким. Чёрные синяки под глазами — Амали их поставила себе сама камнем. И без то6о опухшее от синяков лицо, делали еще более безобразным накладки из ваты за щеками. А ещё она отлично владела мимикрией, которой обучали всех послушниц Накта. Немного выпяченная нижняя губа и подбородок, хмурые брови, неуклюжая походка — и вот из красавицы девушка превратилась в несуразную дурнушку.
И все же, как только сошли синяки, серые раскосые глаза, выглядывающие из-под слипшихся волос, выдавали ее красоту. Но, к счастью, даже мужчины презренные с мутациями и врожденными уродствами лишний раз на Амали не смотрели и уж тем более в глаза ей не заглядывали. А некоторые — такие отморозки, как Ханил и Бор — и вовсе то и дело старались напомнить ей, что она выглядит чуть лучше, чем ракшас.
Амали в селение презренных приняли со скрипом. Староста хотел прогнать горбатую девушку.
— Мало голодных ртов нам что ли? После переселения нам и самим бы не сдохнуть тут с голоду.
— Но мы не бросаем своих, — возмутилась одна из женщин. — Одной ей зиму не пережить.
Старейшина окинул Амали мрачным взглядом:
— Что ты умеешь?
— Много чего, — шепеляво, подражая простецкому говору презренных, ответила она.
— Шить умеешь?
Амали закивала. Шить она не просто умела, она делала это искусно. В монастыре юных Накта обучали всем женским премудростям.
— Хорошо, — сказал староста, — сошьешь мне тулуп и, если мне понравится — останешься.
Амали дали кусок дубленной овечьей шкуры и иглу с нитками. А к утру она вручила старосте отлично скроенный и пошитый тулуп.
С тех пор, несмотря на то, что в поселении презренных её встретили едва ли дружелюбно, она жила тихо и спокойно. Шила себе потихоньку, штопала старые изношенные одежки, перешивала заношенные мужские рубахи в детские, из старых лоскутов делала теплые накидки. За это презренные ей приносили ей еду и мелочи, необходимые для быта. Даже вот хижину ей сколотили. Правда, явно не очень старались.
Одна проблема огорчала Амали. Отсутствие горячей ванны, да и вообще — возможности нормально помыться в селении не было. Днем, когда женщины ходили купаться на речку, она, конечно же, не могла пойти с ними. А ночью было так холодно, что от одной мысли о купании, Амали начинала дрожать. Большая бадья, в которую можно было набрать горячую воду, принадлежала старосте, и купались в ней исключительно мужчины, приближенные к старосте.
Спасалась Амали только тем, что в дни, когда шел дождь, плохая крыша пропускала целые струи воды, и она могла обтереть тело намыленной мокрой тряпкой. Вот только привыкшая к уходу нежная кожа после таких процедур начинала жутко чесаться и шелушиться, но это все равно лучше, чем купаться ночью в холодной реке.
И
— Смердит от тебя, дорогуша, — поморщилась она. — Мыться надо, а то провоняешь нам и одежду всю. Ты чего с остальными купаться не ходишь?
— Стыдно мне, — буркнула Амали, опустив глаза.
— А вонять не стыдно?! — возмущённо всплеснула руками Тисса.
Амали молчала, думая: как бы ей выбрать время, чтобы на реке не было никого, и помыться. Но днем такое время было выкроить практически невозможно. Кто-то все время стирал, носил воду в ведрах, ловил рыбу. Тисса же расценила ее молчание по-своему.
— Если утром приду и ты будешь так же вонять, — брезгливо скривилась она, — за волосы потащу тебя к реке, и сама как следует выстираю. Ты же женщина! Где такое видано, чтоб от женщины несло, как от свиньи!
Амали промолчала, потупив взгляд. Но в тот же день она решилась отправиться к реке ночью и наконец, нормально искупаться. Пусть даже в ледяной реке. Может быть, это вовсе не так страшно, как она себе придумала.
Глубокой ночью, когда в селении все стихло, Амали поднялась с постели, взяла тонкий обмылок и чистое бельё, которое сшила себе из обрезков накануне и направилась к реке.
На карауле сегодня были Бор и Ханил. Жестокие ублюдки, которых даже местные женщины старались обходить их стороной. Амали сразу поняла, что они собой представляют, и предпочитала держаться от них подальше, боясь попасть под горячую руку. Бор звал ее горбатая и противно ржал. А Ханил обзывал уродиной и однажды даже швырнул в нее камень. Пока что они над ней только насмехались, стараясь, чтобы издёвок не видел старейшина. Но она прекрасно понимала, что эти двое легко могут перейти от насмешек к реальным действиям.
В ночной мгле Амали не было видно, поэтому, пригибаясь и ступая бесшумно, она шмыгнула через кусты и быстро через лаз, в обход заставы, покинула селение. Когда она убедилась, что ушла достаточно далеко и ее никто не увидит, наконец, смогла расправить спину, перестать хромать и идти уверенно и быстро, легко ступая по песчаному берегу вдоль реки.
Ночь была туманная и холодная. Амали намочила руку, проверяя воду — как она и думала, вода была ледяная. Можно бы было разжечь костёр, чтобы после купания просушить волосы и обсохнуть, но на это она не решилась, боясь привлечь внимание.
Наконец, собравшись с духом, Амали быстро скинула с себя одежду, размотала и сняла накладной горб. Сняла амулет Авара, предусмотрительно спрятав его под валун — слишком ценный артефакт, чтобы купаться в нем или бросать под открытым небом.
Распрямилась, расправилась, потянувшись всем телом, словно кошка. Холодный ветер касался кожи, поднимая по всему телу волну мелких мурашек. Потом без раздумий решительно бросилась в воду, пока вкрай не озябла. Она мылась торопливо, так быстро, насколько только была способна. Терла неистово тело намыленной тряпкой, дрожала и стучала зубами. Окунувшись с головой, вынырнула, намылила голову, еще нырок. Холодная вода, казалось, колола кожу тонкими иглами, и Амали спешила поскорее закончить. Вдруг ей показалось, что она услышала чей-то голос.