Повелитель Норика. Гибель Астура
Шрифт:
Взор гарпии сверкнул, а потом забегал, губы беззвучно зашевелились – она начала пришёптывать что-то про себя.
– Домина, не трать понапрасну сил. Всё равно ничего не получится. Греховны помыслы твои! Ступай к Мартиниану и доложи, что Божьему человеку не нужно ничего из того, что он намеревается предложить. Термы, в коих они с декурионами сейчас услаждают свою плоть, растлевая малолетних девиц и юношей, способны отмыть тело, но не душу. Впрочем, тебе-то сие должно быть известно доподлинно. Не так ли? Ступай, лектикарии тебя заждались.
– Ты ещё пожалеешь! – казалось, безобразный нос гарпии слегка
– Убирайся прочь из моего дома! – вдруг закричал привратник.
В руках старика неожиданно оказалась хругга Божьего человека. За ненадобностью отправленная хозяином в угол и сиротливо там стоявшая до сих пор, сейчас она готова была послужить привратнику в качестве оружия.
– Лицемерная тварь, крестящаяся правой рукой, а левой – творящая мерзости! Давно пора испытать на прочность твою голову!
Старик замахнулся, но мерзкая физиономия гарпии, видимо, решив не испытывать терпения хозяина, немедленно убралась. Только сухие листья рауса, дрожа и шурша, какое-то время напоминали о незваной гостье.
Привратник сжимал хруггу, словно спату*(спата – оружие, распространённое у галлов, обоюдоострый кельтский меч. Широко использовался в описываемое время – как варварами, так и римлянами). Божий человек, по своему обыкновению, кротко улыбаясь, вытащил из рук его посох.
– Гнев – плохой советчик в наших поступках, брат мой. А если бы ты лишил её жизни?
– Думаю, что этим оказал бы большую услугу всему свету!
– Сия почтенная домина, хоть и напоминает видом своим отвратительную гарпию, однако же, думаю, не заслуживает смерти. Ибо помогает Дому Божьему, служа верой и правдой местному предстоятелю. Другое дело, что сам предстоятель этот… неоднозначен, да.
– Я расскажу тебе кое-что. А ты послушай. Возможно, старый пьяница исповедуется, и ему станет немного легче, ибо груз сей гнетёт мою душу уже много лет.
Не всегда привратник церкви Астура жил одиноким бобылём. Была и у меня семья – жена, дочка. Супругу мою, белокурую варварянку, звали Аделинда, что значит благородная змея. Не спрашивай меня, почему её так звали. У варваров свои традиции. Кстати, она исповедовала христианство, арианского толка.
Я нисколько не был против, когда Аделинда предложила назвать дочь, что родилась у нас после положенного Богом срока, Белиндой. Белинда, так Белинда. Кстати, это обозначает – красивая змея.
А при следующих родах Аделинда померла. Не удалось спасти ни её, ни ребёнка. Я остался один, с трёхлетней малышкой на руках. Тогдашний предстоятель, царствия ему Небесного, поддержал и утешил меня в горе. Он всячески помогал мне и моей маленькой Белинде. В голодные же времена, кои частенько наступают здесь ранней весной, делился куском хлеба.
Патре обучил малышку грамоте, и к восьми годам она уже бойко читала вслух, могла написать письмо без помарок и ошибок. К ней стали обращаться соседи – когда в услугах писца, либо чтеца у них возникала надобность. Девочка помогала всем, не взимая за это платы, ибо братья и сёстры во Христе – как учил её патре – должны во всём помогать друг другу.
Белокурая Аделинда навсегда осталась в моём сердце. Никогда более не помышлял я о том, чтобы жениться заново и привести в дом мачеху малышке Белинде. Неизвестно ещё, как чужая женщина отнеслась бы к моему ребёнку! Кстати говоря, патре
Да, ещё – я стал постоянным прихожанином Дома Божьего. Истинно воцерковлённым, если можно так сказать. Причащался, исповедовался, участвовал в службах, а так же немалое время уделял богоспасительным беседам со своим наставником. Думаю, не стоит упоминать, что примеру родителя во всём следовала и Белинда.
Так продолжалось десять лет – пока не появились эти…, считавшие себя истинными христианами. Они называли себя оригенианами или оригениями, почитая учение небезызвестного александрийского скопца Оригена Диаманта, как единственно правильное. Однако назвать христианами их, у меня до сих пор не поворачивается язык.
Оригении пришли издалека, откуда-то с востока. По всей вероятности, изгнанные из своих родных краёв за мерзкие дела. А впрочем, родины у них не было вовсе – равно как ни роду, ни племени. Ибо неофит, вступающий в ряды оригениан, обязан был порвать все прежние узы и отдаться в полное и безраздельное владение своей, так называемой, новой семьи.
Здесь, в приграничье, ставшем давно уже проходным двором для всяческих варварских армий, осело много всякого сброда. Каких только языков тут не услышишь, на каких людей не насмотришься! Одни исповедуют кафолическое христианство, другие – арианство, многие всё ещё поклоняются старым богам.
Поэтому, появление в Астуре очередной христианской общины – пусть и обособленной от всех, но всё же почитающей Иисуса – почти ни у кого не вызвало подозрений. Ни у кого, за исключением патре.
Он невзлюбил новоявленных христиан сразу же. Обозвал их почему-то нечестивцами, слугами сатаны и прочими нелестными эпитетами. Я, как впрочем, и большинство горожан, до поры считал подобное отношение предстоятеля к вновь прибывшим поселенцам обыкновенной ревностью. Ведь всем известно, что, к примеру, кафолики недолюбливают ариан, а те отвечают им взаимностью. Борьба за души прихожан, только и всего. А тут ещё – неизвестно откуда появившиеся, христиане непонятного толка!
Однако, как показало время, патре предвидел будущее. Обидные определения, коих не жалел святой отец в адрес оригенистов, на самом деле оказались пророческими.
Поначалу их было не более десятка. Крепкие молодые мужчины с загорелыми лицами, бородатые, одетые по восточной моде, пришли как-то в город. Они скупили несколько хузов, бревенчатых варварских жилищ на окраине города, и прилегающую к ним землю.
Скоро подтянулись иные члены общины – мужчины и женщины, преимущественно молодого возраста. Имелись среди них и дети, стариков же было мало.
Поминающие Бога всуе – к месту и не к месту – переселенцы резко выделялись среди местного населения. Здесь, в северном углу Империи, не принято выпячивать своей веры. Сие касается каждого, с какой бы стороны лимеса он ни жил. Эти же, даже не успев ещё толком обжиться, принялись на каждом углу города трубить о своей богоизбранности.
Я, конечно, преувеличиваю – труб у оригениев не имелось, зато имелся горячий темперамент и пылкая, доходящая до фанатизма, вера. Вера, установленная и чётко ограниченная их канонами, нарушить которые не посмел бы ни один из них даже под страхом смерти.