Повелитель снежный
Шрифт:
А я и слова сказать не могу, вся обомлела от радости своей долгожданной, да восторга, который грудь стянул, что и вздохнуть то не могу, когда обернулся Повелитель мой снежный, во всей красе себя показывая и зашагав ко мне, воду темную преодолевая, от которой клубы пара ввысь поднимались, все инеем белым покрывая.
Никого красивее мужчины этого я в жизни своей не видела!
Никого краше и представить себе не могла!
Плечи, как гора широкие, да нерушимые, словно сотнями лет все войны он
Торс мощный, да такой, словно каждую черточку, каждую мышцу природа любовно создавала, любуясь и лаская его! Руки большие, да широкие и от плечей до кисти на каждой такие же символы, что руку пополам повдоль рассекают, как и вдоль спины его нарисованы…или выжжены чернилами черными?
Дошел до меня он, из воды без стеснения выходя, да смеясь, над тем, как стою заворожено я, рот приоткрыв от красоты его и тела большого, да сложенного так, что и смеяться и плакать от восторга хочется, касаясь меня руками своими большими и сильными осторожно и бережно, положив ладони горячие на щеки мои пылающие, чтобы голову вверх поднять, да в глаза мои распахнутые заглянуть.
А я даже ахнуть не могу, вся замлела от вида его, лицо жадно рассматривая красивое и жестокое, думая, что только так он и должен был выглядеть, чтобы восторгаться им могли все и бояться до смерти!
Волосы чернее крыла ворона до плеч почти, свободно распущенные и лишь пара прядок над ушами были на затылке в узел скреплены, чтобы не мешались, да пара непослушных черных прядок на лоб свисала, делая лицо еще красивее.
Прямой нос, губы мягкие, улыбающиеся, теплоту которых я уже познала, как и ласку их с жадностью. Борода аккуратная и короткая, и брови черные, резкие, очерченные так, словно в каждой волосинке черной сила и жестокость к тем, кто жизнь свою прожил не по законам установленным.
И глаза волшебные!
Ни у кого из людей таких глаз быть не может, словно вся Вселенная в них заключена.
Самый крайний ободочек, что всю радужку опоясывал – словно небо ночное.
Вроде и черным кажется, а стоит к нему лучше присмотреться, как поймешь, что оно как бархат насыщенно синий с миллиардами звезд светящихся.
Вслед за небом этим ночным в глазах его бирюза разлилась, да такая яркая, что глаза слепит! Каким бывает небо в ясный день морозный, когда солнце светит ярко-ярко только не греет. Без единого облачка прозрачного, словно океан безбрежный раскинулся вверху штилем бирюзы яркой.
А за бирюзой, у самого края зрачка черного, по кругу его резкому словно ореол прозрачный, каким бывает лед чистейший из источника холодного, в которых лучи солнечные играют, даже сосульки делая словно камнями драгоценными, оттого что все блестели и переливались они, завораживая.
Вся красота и суровость зимы в глазах его была!
Все цвета и оттенки стужи лютой днем и ночью морозной!
– Отчего же молчишь ты, любимая? Или не люб оказался вид мой истинный? – улыбались эти губы чувственные и жестокие уголками, пока в глазах бездонных огонь полыхал жаркий и завлекающий, а в кончиках губ лукавость спряталась, пока руки его меня по лицу гладили, убирая прядки волос непослушных
Видел ведь, что я обомлела вся от восторга, увидев его!
А все равно смеялся мягко и играюче, выгибая брови свои резкие и черные:
– Хоть слово скажи мне, душа моя, а не то в волка обращусь снова, чтобы привычнее тебе было!
Но я и тогда заговорить не смогла, выдохнув лишь с дрожью, и ощущая, что дышать рядом с красотой такой больно становится, ведь не ждала я ничего подобного, представить даже во снах своих смелых не посмела бы!
Теперь и аромат тела его большого ощущала сильнее и ярче, задыхаясь и выдыхая часто-часто, словно сознание вот-вот потеряю, вспоминая, что когда маленькая я была, выбежала как-то от игр веселых с Тайкой на улицу. Из дома теплого и родного прямо на мороз лютый, так и задохнувшись в первую секунду оттого, как воздух холодный легкие пронзил свежестью своей колючей.
Вот и сейчас больно было в груди от аромата его колючего и морозного, словно сама стужа в горло мое пробиралось, даже если большие ладони его теплыми были и такими нежными.
– Никто из смертных меня касаться не может, - прошептал он, надо мной склоняясь и в глаза заглядывая сквозь ресницы свои черные и густые, словно крылья ворона черного, шагая еще ближе, отчего я на цыпочки поднималась, чтобы только дыхание его на себе ощущать сильнее и ближе…ближе…, - Никто в глаза мои смотреть не может. Только ты, любимая…
А сам склонился так, что ресницы его мои щекочут, не скрывая больше взгляда полыхающего и обжигающего не холодом лютым, а огнем синим, от которого голова кругом идет.
– …так касайся меня. Смотри, покуда не наглядишься…
– Никогда я на тебя наглядеться не смогу… - едва выдохнула я в губы его красивые, что улыбнулись и к моим потянулись касаясь едва-едва, словно на вкус пробуя осторожно и размеренно, как вино терпкое, которое смакуют и удовольствие растягивают, чтобы опьянеть, а не в хмели пропасть.
Но руки его словно покоя найти не могли, когда одна ладонь на затылок скользнула, путаясь в волосах моих растрепанных, а вторая руки моей настойчиво коснулась, чтобы положить ладонь на тело его большое, крепкое и прекрасное, молчаливо давая возможность касаться его и узнавать…
Каждую черточку своими дрожащими пальцами исследовать, чтобы потерять и сердце, и душу свою уже навсегда в мужчине этом, что и человеком не был.
Одно понимала я через восторг, что границ не знал – непростая жизнь была у Повелителя моего снежного, и не зря тело было воина статного, который один всю армию одолеет.
Сразу было и не видно, а прохладными подушечками пальцев своих явственно ощущала я шармы на теле его красивом и белом.
Много- много белесых полосочек, словно хищники ранили его лапами своими когтистыми…словно резали руки его большие и сильные мечами….ранили тело мощное…
Но самым жутким и странным были полоски на груди его.
Ка раз там, где сердце его было.
К ним потянулась я, взгляд и дыхание морозное его на своем лице ощущая, когда приходилось голову запрокидывать, чтобы увидеть яснее, что же это такое.